Алексей Шатров - Формула

Местечко Арси-сюр-Об не заслужило места в истории. Точнее говоря – попросту не получило.

Единственная причина – никто не знает, что там произошло.

Надеюсь, что и не узнает – собственно говоря, даже в этом случае, никто не поверит.

Потому что не захочет верить.

Мы укладывали его в повозку втроём – я, Бертье и Коленкур. Моле с гвардией уже отступал к Парижу.

У нас могли возникнуть сомнения – но дырка в задней части черепа не очень-то оставляла им места. В одежде императора Моле смотрелся совсем неплохо. Уверен, что наиболее упёртые из гвардейцев готовы были за него умереть.

Возможно, даже большая часть из них. Собственно говоря, что ещё они могли сделать в такой ситуации?

Слишком много побед – и слишком долго всё это продолжалось. Я имею в виду, – для тех, кто всё это время оставался жив.

Бертье и герцог Виченцский двинулись в Париж.

Я сел управлять одним из самых удивительных катафалков в истории. Нам салютовали прусские и русские пушки. Процессию составляли мёртвые тела вдоль дороги. Группа служителей церкви и преданных подданных в моём лице должна была произнести прощальные речи.

В то же самое время мертвец мчался в Фонтенбло и выглядел чуть ли не более живым, чем обычно.

– Большое спасибо. Машина будет ожидать Вас через десять минут.

Я машинально взглянул на часы. Десять, так десять. В службах такси про минуты обычно говорят «четыре» или «семь». Видимо, на всякий случай.

Тем не менее, для данной ситуации и этого как-то мало.

Вероятнее всего, мне следовало требовать полчаса, но что-то подсказывало, что такой срок не встретит понимания. Ошибка. Как выяснилось, не первая…

Я произнёс волшебное слово и ровно через десять минут вышел из лифта, благоухая свежевыбритой физиономией и являя миру свой лучший костюм от отечественного производителя.

Скользнул сквозь распахнутую дверь белого «Мерседеса».

Пора выяснить, кто меня домогается – причём делает это так, что я, совершенно машинально, соглашаюсь.

Слава Богу, Интернет для этого мне не нужен. Имеется свой. Без чатов, вирусов и порнографии. Так что даже не знаю, как это правильно назвать.

Итак, Роман Ильич…

Один из заместителей губернатора, человек, в сущности, малозаметный.

Тем не менее, пара поколений поработали над тем, чтобы он назывался именно так. Не «Владим Палыч», не «Михал Борисыч». Даже не «Виталий Сергеич» или «Николай Александрыч». Именно «Роман Ильич» – как пишется, так и слышится. И, особенно важно, говорится. Конечно, «Ильич» в наших краях пока ещё звучит несколько тенденциозно. Но, согласитесь, гораздо менее тенденциозно, чем «Кузьмич».

Ещё раз: итак, Роман Ильич…

Личность довольно малозаметная – так сказать, не публичная. Хотя, в действительности, властью он обладал практически неограниченной – существенные губернаторские решения мимо проходили редко. Может, и никогда.

Маленький кабинет заместителя был лишь одной из пяти дверей в обширной приёмной. За остальными находились офисы референтов. Через них Роман Ильич общался с внешним миром и получал информацию о том, какие из проблем этого мира нуждаются в его внимании. И влиянии.

Само влияние происходило посредством секретного коридора, выходившего прямиком в комнату отдыха губернатора. Существование коридора, впрочем, не совсем доказано. Вроде как он был, но никто его собственными глазами не видел. Возможно, коридор имел место находиться исключительно в стране слухов…. Только вот слухов о Романе Ильиче ходило совсем немного. Можно сказать, не ходило вообще. Большинство обитателей обширной губернаторской резиденции, независимо от ранга, едва знали о его существовании, да не особенно-то и любопытствовали. Он казался слишком незначителен – не появлялся на приёмах; сидел на заседаниях в самом дальнем углу и практически никогда не открывал рта; не выступал с речами от имени администрации на презентациях и открытиях чего-либо; не шествовал по правую руку от хозяина.

Досье закончилось. Более объемистое, чем у Штирлица, но никак не помогающее ответить на главный вопрос – за каким хреном этому серому, или какого он там цвета, кардиналу потребовался я?

Вероятно, мне следовало насторожиться.

Но уж слишком я успел уверовать в свою неуязвимость. Можно даже сказать, безнаказанность.

Будущее показало, что это не так…

Начальственная машина беззвучно забрасывала под себя асфальт. За окном проносилось всё, чему положено там находиться, – но мысли выставить наружу руку или даже просто открыть окно у меня не возникало.

Император никогда не относился к собственной безопасности слишком серьёзно – для человека, проводящего большую часть жизни на биваках, внутри каре преданных гвардейцев, или под огнём на поле битвы это, наверно, естественно.

К тому же он искренне верил в любовь своего народа. До определённого момента так оно и было. Ситуация стала меняться, когда он начал считать своим народом большую часть Европы.

Не будем спорить: основания для этого были. Император возвышался над потомками стареющих династий, словно римский бог. Многие из новых подданных приветствовали его вполне искренне. Но не все…

Разумеется, люди герцога Ровиго не дремали, – большинство заговорщиков удавалось обезвредить заранее, да и возможности их были слишком ограниченны. Что ни говорите, начало девятнадцатого века – отравленные кинжалы, громоздкие однозарядные пистолеты и пороховые бочонки с короткими фитилями, которые нужно поджигать кремнем… Разумеется, всё это вполне может убить – но по эффективности не идёт ни в какое сравнение с теми средствами, что были придуманы за следующие полтораста лет. В конце концов, мы ведём речь о тех временах, когда для выяснения отношений армии выбирали какое-нибудь удобное отдаленное поле, а в города входили под гром оркестров. Впрочем, гражданским и тогда перепадало по полной программе…

Итак, перестраховаться не мешало – а во время Русского похода и всех событий, что за ним последовали, это стало прямо-таки необходимостью. Царь Александр, видите ли, был просто одержим мыслью о том, что в отсутствии императора его маршалы и армии превратятся в стадо овец. (Как выяснилось впоследствии, по крайней мере, насчёт маршалов он был, в общем-то, прав). Количество подсылаемых убийц возросло – к тому же по ночам нам то и дело приходилось отбиваться от партизан и казаков. Вообще, вся эта кампания явно не заладилась – с одной стороны, мы всё время побеждали и даже заняли их вторую столицу, с другой – вынуждены были убраться восвояси, так толком и не поняв, зачем пришли. Между прочим, продолжая одерживать победы на обратном пути.

Именно тогда всё и началось. По крайней мере, стало заметным. Я имею в виду – заметным мне. Слишком долго я был его врачом, и слишком хорошо его знал. Император мог преподносить сюрпризы. Своим подданным – но не тому человеку, который лечил его геморрой.