Владимир Серебряков - Из Америки – с любовью

Однако удостоверение сотрудника тайной полиции открыло перед нами двери и обеспечило неохотное подчинение старого латыша, злобно бубнившего что-то себе под нос на своем неудобопонятном языке. По здравом размышлении, я решил считать бормотание защитным рефлексом, выработанным многими годами общения с наглыми студентами.

– Так что мы все-таки ищем? – поинтересовался Анджей, когда библиотекарь вывалил перед нами на жалобно скрипнувший столик гору пыльных томов и удалился, шаркая языком.

– Отыщи то – не знаю что, – ответил я, осторожно поднимая обтянутую кожей крышку. – Рцы… он, покой, рцы, черт, тут же половина книг по-немецки… Ищем мы области применения и химические свойства рутения. Как у вас с химией?

– Только судебной, – мрачно отозвался Анджей. – Вот эту горку можно сразу отложить. Это справочник Бейльштейна. Аналитическая химия.

– Тогда беритесь за следующие.

Часы пролетали незаметно. Когда желудок настоятельно напомнил мне о своем существовании, я обнаружил, что пора уходить – библиотека уже закрывалась. Стопка исчерканных листов передо мной не уступала высотой Эйфелевой башне.

– Что у вас там, Андрей? – спросил я, поднимая взгляд на своего товарища.

– Интересно получается. – Заброцкий разложил листочки веером, как карты. – Самому по себе рутению не посвящена ни одна книга. Есть только ссылки на упоминание. И в трех из пяти книг в качестве соавтора присутствует наш клиент.

– У меня добыча побольше, – ответил я. – Четыре книги с участием фон Садовица, причем одна из них – некоего господина Чугаева, который в досье указан как учитель и научный руководитель Садовица.

– Все это, конечно, интересно, – заметил Андрей. – Но только разбираться с этим будет очень уж сложно. Поэтому я предлагаю взять наши заметки, вернуться в «Ориент» и свести в единое целое.

– А потом?

– А потом, – ухмыльнулся Заброцкий, – я исполню свою давнюю мечту.

Я вопросительно поднял брови.

– Достану какую-нибудь университетскую шишку, пользуясь служебным положением, – объяснил мой напарник.

Приподнятое настроение испарилось у меня еще на подъездах к «Ориенту». Возможно, причиной тому была опять испортившаяся погода – на небо наползали с запада серые облачка, одно за другим, точно заполняя мозаику. На Щербакова, очевидно, хандра накатила еще раньше – он кисло озирался по сторонам, видно, выискивая орлиным взором убийц злосчастного профессора.

– Слушайте, Андрей, – проговорил он внезапно, – вам не кажется, что в запарке мы совершили колоссальную ошибку?

– Какую именно? – спросил я невнятно, подавляя гаргантюанский зевок. Нет, положительно, лечь бы сейчас… на летнюю полянку, на травку, под теплое солнышко… У-у, размечтался!

– Мы полезли, как это в народе говорится, со свиным рылом, э-э, в калашный ряд. Признайтесь, Андрей, вы ведь в химии разбираетесь еще меньше моего?

– А вы разбираетесь в химии? – парировал я.

– Немного. Знаете, подпольщики-бомбисты редко закупаются динамитом в магазинах. Но ваша идея – привлечь к мозговому штурму настоящего химика – кажется мне куда разумнее собственной – с сомнительным результатом дышать библиотечной пылью.

Мое мнение о нежданном напарнике продолжало медленный и мучительный альпинистский поход на Джомолунгму. Так он еще и в ошибках признается?

– Только, Сергей Александрович…

– Сергей, – поправил меня педантичный Щербаков.

– Сергей, – взмолился я, – давайте отложим поход по ученым шишкам до завтра. Убийца от нас все равно уже ушел, спешить, в общем-то, некуда, а если я начну зевать во весь рот перед высокоученым химиком, получится неловко.

– Спешить нам, Андрей, есть куда, – поправил Щербаков. – Если ваш Старик закроет дело прежде, чем я напишу свой доклад, вряд ли меня станут слушать даже мои сверхосторожные начальники. Но вы правы – один день ничего не решит. Я и сам э… несколько не выспался.

Судя по тому, как напряглись его скулы сразу же после этой фразы, он тоже подавлял зевок.

У «Ориента» мы распрощались, и я отправился домой – компенсировать нервное напряжение и усталость здоровым сном.

Придя в свой номер, я окинул взглядом аккуратно уложенную постель. Нет, спать нельзя. Иначе я очнусь в девятом часу вечера, разбитый и все такой же злой, и буду маяться бессонницей до полночи, чтобы проснуться утром непригодным ни к какой осмысленной деятельности. Поэтому я отправился в ресторан – поесть. Иногда все же приходится это делать. Но даже плотный, в немецком стиле обед отнял у меня не так много времени, а до ночи оставалось еще непозволительно долго.

И вечер тянулся невыносимо медленно. Я то и дело поглядывал на часы, пытаясь прикинуть, а движется ли стрелка или вечная пружина, как водится у сложных механизмов, отказала, и теперь мой хронометр так и будет всегда показывать семнадцать сорок.

Когда часы смилостивились и показали без пяти минут шесть, я понял, что дальше терпеть невозможно. Читать не хотелось, хмарь за окном наводила тоску, а если я попытаюсь разогнать сплин чаепитием, то разорю управление и лопну сам, прежде чем добьюсь результата. В конце концов я подошел к элефону и поинтересовался, что может мне предложить на сегодняшний вечер светская жизнь губернского города.