Алексей Витковский - Витязь

Греческий огонь?! Нет, – что-то пострашнее! Хаген никогда не слышал, чтобы тайное оружие ромеев могло совершить подобное. Сжечь – да, но не разметать в клочья корабль. В этот миг он почувствовал жаркую волну гнева, пришедшую из глубин его существа, и понял, что не боится чудовищной силы, которая служит старому колдуну. Словно со стороны, он увидел свои руки, вскидывающие клинки мечей над головой. Из груди исторгся свирепый рев, слившийся с воем хирдманов. Оружие загремело о щиты, и спала, как дурной сон, пелена, удерживавшая людей на месте.

Глаза седого жреца широко распахнулись. Этого – не может быть! Мысль повисла в пустоте. Он потянулся, чтобы снова подать сигнал, но опоздал. Вождь варваров уже метнул свою секиру.

Это был невероятный бросок. Оружие летело не по дуге, как это обычно бывает. Оно шло прямо, словно пущенная в упор стрела… И с хрустом врубилось в широкую грудь жреца, защищенную лишь тонкой тканью. Изо рта старца хлынула кровь. Он с недоумением посмотрел на рукоять секиры, торчащую из его тела, и упал навзничь.

Хаген помнил бег среди скал, огненные вспышки, мелькание теней, воина, разорванного в клочья грохотом и пламенем, – один из жрецов метнул в него небольшой горшок, [14]и отца, сплошь залитого чужой кровью. Он помнил, как рубил канаты метательных машин, как стрелы пели свою смертоносную песню, как вспышка пламени разметала воинов, разбивших большой глиняный сосуд… Потом снова был бой.

Перебив стрелков, хирдманы, рыча, ворвались во двор храма и наконец наткнулись на стражу Храма. И эти бойцы не были обычными. Их было всего два десятка, но они положили в храмовом дворе треть хирда. Каждый из них стоил троих, и эту цену пришлось заплатить сполна.

Они были великими воинами, эти двадцать. Круглые выпуклые щиты в их руках покрывал изумрудный узор. Их клинки кричали о смерти, когда они плечом к плечу загородили подход к воротам с резными створками. Хирдманы, в пылу атаки нарушив строй, дорого поплатились за это. В первый же миг сразу два десятка храбрецов расстались с жизнью – каждый из стражей сразил одного. Хирд откатился назад. Стурлауг, рыча, ободрял бойцов, и они плотнее сбивали ряды, готовясь к атаке…

Человек лежал возле мачты, посредине палубы корабля. Укутанный в шкуру полярного медведя, полностью неподвижный, он казался мертвым. Но вот луч солнца коснулся его лица, и веки лежащего дрогнули.

Скрип снастей. Плеск. Волна бьет в борт. Бум-м! Водяная пыль касается щеки… «Жив… Неужели?..» Мысли тупо ворочаются в черепе, вязнут в пустоте… «А череп, кстати, не болит. Странно… Я точно помню, как… Что? Ведь фонарь заклинило! Как же я выбрался после удара?.. Головой об прицел… И не болит ведь, зараза. Странно…»

Снова плеск и шум волн. Смутно слышны отдаленные голоса. Скрип. «Похоже на парусник. Точно! Вот хлопнул парус. Мимо кто-то прошел, мягко ступая. Опять голоса… Не разобрать… А почему я на палубе? Если они выудили меня из воды, то почему не поместили в каюту?..» Мимо снова кто-то прошел. Звякнул металл. Пахло смолой и деревом, морской солью и, кажется, кожей… «Наверное, это баркас, – подумал Савинов. – Рыбаки? Какого черта они делают в этом районе? Немцы налетят в любой момент…»

Ему нестерпимо захотелось открыть глаза и взглянуть на своих спасителей, но почему-то он не стал этого делать. Лежал и слушал их невнятные разговоры. Временами он различал отдельные слова, но смысл разговоров не доходил, теряясь где-то по дороге. Накинутая на него тяжелая шкура замечательно грела, ветерок холодил лицо, и сознание потихоньку стало затуманиваться. И, засыпая, он счастливо вздохнул: «Жив! Как хорошо…»

Сон был тревожным. В нем был первый день войны. Истребители И-16, взлетающие навстречу врагу, и черная туча, повисшая над морем. Море пучилось волнами. Вскипали седые гребни. Ветер срывал с них пену, швырял в лицо. Шторм рядом! Горизонт странно придвинулся. Море вспухло горбом и потемнело. С рычанием неслись по небу разорванные в клочья облака. Туча исчезла, но стало еще темнее. Из мрака полыхнуло огнем, и сразу стал виден, исчерченный струями дождя, силуэт парусника. Молния выхватила из тьмы круто задранный нос, увенчанный оскаленным черепом какого-то зверя, ряды щитов вдоль борта и блеск оружия на палубе…

Откуда взялся этот призрак древних времен в его сне, Савинов не знал, но с этого момента сон стал прыгать. То снова он видел улетающие самолеты. То комполка вызывал к себе, грозно вопрошая: «Капитан Савинов! Где ваш ведомый?» Он пытался доложить обстоятельства, но в этот момент опять всплывала оскаленная пасть неведомой твари, рык шторма и… вой падающих бомб. Потом капитан Макеев, с зеленью войск НКВД в петлицах, мягко привставал из-за стола. «Товарищ лейтенант! Вы были сбиты за линией фронта! Это случилось почти две недели назад, а теперь вы снова здесь – в расположении части. Нужны очень веские доказательства вашей непричастности к сговору с Врагом. Заметьте – я пока не называю вас предателем Родины…»

Потом, сквозь сон, он снова услышал шаги. Они остановились рядом. Сонная пелена отступила. Ум Савинова лениво отметил шорох одежды, какое-то звяканье. Потом раздался пумкающий звук – словно открыли бутылку. Жесткая ладонь подсунулась под его шею, приподняла голову. Он приоткрыл глаза и увидел перед самым лицом влажное горлышко какого-то сосуда. Горлышко придвинулось к губам летчика, и гулкий, как из бочки, голос сказал: «Пей, друже!» Савинов глотнул, поднял глаза на говорившего и едва не подавился. «Похоже, я еще сплю…» Но терпкий напиток, огнем разошедшийся по жилам, не оставлял места сомнениям. Савинов еще раз рефлекторно глотнул. Голова сразу сделалась ясной, и мысли перестали отплясывать гопака.

Гопак вспомнился неслучайно. Лицо, которое Савинов увидел перед собой, было словно с картины про запорожских казаков. Бритая голова с длинным чубом, который по-украински, кажется, называется оселедцем, вислые казачьи усы, суровое обветренное лицо, нос прямой, на левой щеке тонкий косой шрам. Лицо сильного, уверенного в себе человека. Синие глаза смотрят спокойно и кажутся еще более синими оттого, что и чуб и усы… тоже синего цвета!

Обладатель синих усов кивнул на сосуд с питьем, мол, будешь еще? Совершенно обалдев от происходящего, Савинов отрицательно мотнул головой. Синеусый отпустил его, и летчик откинулся на меха. И тогда он увидел, во что его странный спаситель одет. Тяжелый черный плащ из какой-то толстой материи крепился на плече серебристой пряжкой, размером чуть не с кулак. Широкие штаны, тоже черного цвета, заправлены в короткие кожаные сапожки без каблука. Синеусый выпрямился и, обернувшись через плечо, что-то крикнул. Сосуд, из которого он поил летчика, оказался кожаным бурдюком, сшитым мехом наружу. Удивляться дальше вроде бы некуда. И тут распахнувшийся плащ открыл взгляду золоченую рукоять тяжелого меча…