Евгений Таганов - Рыбья кровь

– Им не поздоровится, если они попадут в общее войско, – осторожно заметил Голован.

– Они будут моей личной охраной, – просто ответил Дарник.

Арсы только изумленно переглянулись между собой: набирать себе в охрану злейших врагов – он или безумец, или действительно великий воин! Через несколько дней в Липов прибыла конная ватага из двадцати арсов со своими повозками и запасными лошадьми. В звериных шкурах поверх доспехов, с бородами, бритыми головами и шрамами на лицах, они производили устрашающее впечатление. В первых же состязаниях бородачи быстро доказали, что действительно равных им в личных поединках нет. Да и назначение их в личную охрану воеводы оказалось не таким уж безумием. Откровенная враждебность липовского войска заставила бесстрашных разбойников поумерить свой норов, надежной защитой им служило присутствие Дарника. Так они друг друга и охраняли: арсы воеводу, а воевода арсов.

Зная толк в военном деле, бородачи сперва отнеслись к своей новой службе как к легкой необременительной прогулке, велико же было их удивление, когда они обнаружили, что эта прогулка требует от них ежедневного напряжения всех сил. Воевода спал в сутки всего по пять-шесть часов, остальное время находился на ногах и в седле, быстро перемещаясь по окрестностям Липова и нигде надолго не задерживаясь. Снаряжение большого военного похода требовало самых разных забот, и ни одна из них не ускользала от внимания молодого военачальника. И телохранителям приходилось крепко стискивать зубы, чтобы только не отстать от тонкой и неутомимой фигуры своего предводителя.

Наконец настал день, когда на левобережном лугу выстроились семнадцать ватаг походного войска с семнадцатью колесницами, тридцатью четырьмя повозками и шестью сундуками. На всех, кроме арсов, были надеты чистые рубахи-кафтаны со знаками старшинства и принадлежности к своей ватаге. Головы украшали трофейные и новые железные шлемы, а помимо мечей за поясом имелось и второе ударное оружие: клевец, топор, булава или кистень. Особым разнообразием отличались ряды лучников: степные и саженные однодревковые луки соседствовали здесь с пращами-ложками, с простыми и рычажными арбалетами, а короткие лепестковые копья – с боевыми цепами и большими секирами. Катафракты на лошадях в кожаных доспехах освоили лобовую атаку с пиками наперевес, жураньцы легко маневрировали на вертких конях, посылая на скаку в цель стрелы и сулицы и без промаха накидывая арканы, колесницы создавали смертоносные полевые стены, а полусотни пешцев, наглухо упрятавшись под большими щитами и ощетинившись кавалерийскими пиками, несокрушимо двигались в любом направлении. Придуманная Дарником стройная система ватаг подверглась вынужденному изменению. Каждому вожаку понадобился свой гонец-оруженосец, а две ватажные повозки нуждались в постоянных возницах – и вместо двадцати в ватагах стало по двадцать три бойца. Возниц и оруженосцев набрали из числа неподготовленных лесных парней, явившихся в Липов уже в последний момент.

Все было готово к выступлению, не готов был лишь сам воевода. В последний момент Фемел обмолвился, что всякое оружие хранит в себе память предыдущих владельцев, и Дарник велел себе выковать новые парные мечи, не отказавшись, впрочем, от своего старого неказистого клевца – дух Смуги Везучего мог только помочь ему, как помогал до сих пор. Потом надо было как следует распорядиться остающимся гарнизоном. На воеводстве он оставлял Кривоноса с четырьмя ватагами. Крепостными и строительными работами должен был управлять Фемел, а староста Карнаш проследить, чтобы на всех дополнительных пашнях урожай был не меньше, чем на старых.

Неожиданная заминка вышла с сундуками полусотских – тарначки Меченого и Бортя рвались в этих удобных полевых домиках отправиться со своими мужьями. Глядя на них, взять с собой наложниц выразили желание и Быстрян с Лисичем. Помалкивал только Журань, говоря, что наложницу себе найдет по пути.

– Тебе одному ночевать в сундуке тоже слишком жирно, – заявил Меченый. – Бери с собой Саженку и ни о чем не думай.

Саженкой звали юную липовку, которая всю зиму ходила на занятия подростковой ватажки Дарника. Высокая и нескладная, она отчаянно мечтала стать знаменитой воительницей из старинных преданий и в самом деле побеждала на палках всех подростков ватажки, да и в метании ножей и дисков была первой. Отправиться с Дарником она хотела в любом качестве, хоть наложницей, хоть возницей сундука, хоть гонцом-оруженосцем. Маланкин сын отшучивался:

– Мне положено брать в наложницы самую красивую пленницу, придется тебя тогда кому-нибудь подарить.

– Только я сама выберу, кому ты меня подаришь, – отвечала девушка.

– Нет уж, спрашивать я тебя не буду, как сам захочу, – куражился Дарник.

После надоедливых слов о любви, которыми потчевала его красавица Ульна, такие разговоры нравились ему гораздо больше, но все равно особого желания брать Саженку с собой не возникало. На его счастье в последние дни перед выступлением войска родители Саженки закрыли дочь в доме, и Дарник вздохнул с облегчением и чуть заметным сожалением.

Два войска уходили из Липова одновременно: вниз по течению реки тронулись ладьи арсов, а навстречу утреннему солнцу двинулась колонна дарнинцев, сопровождаемая двумя десятками купеческих повозок. Все полусотские и вожаки как заполошные скакали туда и сюда вдоль колонны, постоянно выясняя, что что-то впопыхах забыли. Воевода спокойно пожимал плечами: посылайте гонцов и привозите. Фемел увязался проводить его до Бугра.

– А что будет, если с тобой что-то случится? – несколько раз растерянно повторил он.

– Тебя уж точно тут растерзают, – «утешал» его Рыбья Кровь.

– Лучше бы ты Быстряна вместо себя послал.

– И тогда бы ты не меня, а его учил быть первым. Ты же сам говорил: сначала ратная слава, а потом все остальное, – напомнил ромею его ученик.

– Говорил-то говорил, – вздохнул Фемел. – Только мне будет очень жаль, если с тобой что-то случится.

Дарник посмотрел на него с изумлением – даже Маланка не позволяла себе с ним таких нежностей.

Возле Бугра колонну догнала на неоседланной лошади Саженка. Мокрое платье, растрепанные волосы, ссадины на руках и лице красноречиво свидетельствовали о выигранной битве с родителями. Арсы приветствовали девушку одобрительными восклицаниями.

– Не волнуйся, я сама все сделаю, – сказала она Дарнику и направилась в сторону воеводского сундука.

На первой дневке Саженка действительно была уже с седлом и в полном комплекте боевой одежды, с кистенем, кинжалом, двумя сулицами и десятком метательных дисков. Столь же легко она сдружилась и с суровыми воеводскими телохранителями, быстро выучила их имена и находила приветливые слова для каждого из них. Ее высокий рост и почти мальчишеская угловатость тоже сыграли свою роль – никто из арсов не смотрел на нее как на женщину, признавая в ней лишь хозяйку воеводского сундука. К тому же природные живость и любознательность перевешивали в ней некоторую назойливость, свойственную влюбленным девушкам. Неожиданно появляясь рядом и так же внезапно исчезая, иногда на целых полдня, она не слишком докучала Дарнику, а после того, как научилась держаться в отдалении, когда он с кем-нибудь разговаривал, ее присутствие уже радовало воеводу не только ночью, но и днем.