Евгений Таганов - Рыбья кровь

Между тем Фемел, который и в самом деле все больше походил на главного советника воеводы, с успехом вливал в Маланкиного сына новую порцию больших сомнений. Как-то Дарник принялся подшучивать над Романией, говоря, что за свое отношение с рабами она еще тысячу лет не оправдается никакими молитвами и праведной жизнью. Ромей был невозмутим:

– Неужели ты думаешь, что ваше словенское рабство хоть чуть-чуть лучше нашего?

– Да уж своих рабов мы на крестах не распинаем, – козырнул знанием ромейской истории Рыбья Кровь.

– Во-первых, это было очень давно, во-вторых, сильное внешнее рабство дает свободным людям лучше почувствовать и ценить свою свободу.

– А у нас разве по-другому?

– Ваше рабство скрытое, и поэтому вы страдаете от него еще больше, – отвечал купеческий воспитатель.

– Как это?

– Сильная зависимость от чего-либо и является скрытым рабством. Поэтому все пьяницы, игроки, идолопоклонники и преступники являются скрытыми рабами.

– Ты еще скажи, что и все арсы рабы, – съехидничал Дарник.

– А ты видел хоть одного старого арса? – в тон ему спросил Фемел.

– Они просто не доживают до старости.

– Вовсе нет. Я расспрашивал многих из них. Те, кто доживает до седых волос, просто уходят из Арса, и никто не знает куда.

– А ты, выходит, знаешь?

– Я знаю почему. Пролитие большой крови не проходит безнаказанно. Если у человека есть ум, он обречен в конце жизни содрогнуться от содеянного и уползти в какую-нибудь нору замаливать грехи.

– И я тоже уползу?

– Нет, ты не уползешь. Твоя гордыня слишком безмерна, и ты всегда будешь руководствоваться только своей волей.

Дарник почувствовал себя польщенным.

За всеми этими разъездами, обустройствами и душеспасительными беседами время бежало незаметно. Вот уже снег тает, и реки вскрываются, а наезженный зимник превращается в непролазную грязь. Начало весны ознаменовалось рождением у Черны и Зорьки по сыну. Чуть позже родила дочь и Шуша. Все поздравляли воеводу, а он с недоумением смотрел на новорожденных и никак не мог соотнести их с собой. Лишенный в Бежети забот о младших братьях и сестрах, он не знал, как нужно проявлять отцовские чувства, и был благодарен воеводским делам, которые непрестанно уводили его от детских колыбелек.

Вешняя вода затопила левобережную пойму до самого едва виднеющегося на горизонте Бугра. К двум срубам с бойницами осенью были пристроены тесным квадратом еще два сруба. Наполненные землей и камнями, они с честью выдержали напор ледохода. Все городище выходило на берег посмотреть, как на рукотворном островке спасаются от воды десятки зайцев, барсуков и ежей.

Едва талая вода спала, как вокруг Липова развернулись большие пахотные работы, надо было обеспечить возросшее население по меньшей мере полуторным урожаем. Дарник, никогда раньше во все это не вникавший, с огромным любопытством наблюдал, как расчищаются под пашню новые участки земли и удобряются старые, как на дворищах Воеводины высаживаются плодовые деревья и кустарники, как весенний приплод скота увеличивает прежние стада. Особый интерес он проявлял к лошадиным табунам – для катафрактов необходимы были рослые и сильные кони, пусть даже и изнеженные отборным фуражом.

Еще дружней, чем осенью, стучали топоры плотников, возводя деревянные срубы прямо за оградой Липова с тем, чтобы потом можно было любой из них перевезти на место поселения. По приказу воеводы на левобережном рукотворном островке была построена легкая смотровая вышка. С нее прямо на войсковое дворище протянули на цепях подвесной мостик, по которому легко можно было перейти на левый берег. Липовцы сперва посчитали такую переправу чистым баловством, но не прошло и недели, как только очень упрямые из них перебирались через реку на лодках, остальные предпочитали дарникский мосток.

Постоянные воеводские заказы липовским кузнецам, шорникам и другим мастерам побудили многих из них передать свои земельные наделы младшим братьям и целиком заняться хорошо кормившим ремеслом, что являлось уже признаком настоящей городской жизни. А все большее хождение в городище живых денег привело к значительному оживлению липовского торжища, куда из окружающих лесов за серебряными монетами потянулись со своими товарами пугливые лесовики и болотники. Невиданное дело, даже возы с сеном и бревнами находили покупателей! Кто не имел что продать, нанимался на плотничьи и земляные работы – благо таковых вокруг было непочатый край.

Как никогда многолюдно стало и на свадебных игрищах. Рыбья Кровь выделил специальные охранные четверки бойников, которые следили, чтобы ватаги липовских парней не слишком обижали чужаков, а также за порядком в боевых состязаниях, дабы какой-нибудь неопытный лесовик не столкнулся на них с опытным арсом. Забота о внешнем порядке сразу подняла власть воеводы на недосягаемую высоту, когда уже распоряжался и судил не он сам, а одно его имя, и никому это не казалось удивительным. Многие из пришлых парней жаждали вступить в липовское войско, но теперь это было еще труднее, чем год назад, на дарникском дворище в Корояке, – кормление уже имевшихся бойников и без того являлось для Липова неподъемной ношей.

Так как Струсь больше не упоминал об отделении отряда короякцев от основного войска, Дарник заговорил с ним об этом сам:

– Давай по общему согласию найдем вам подходящее место и поможем там построиться.

– Мы решили отделяться после летнего похода, – как о давно решенном и ясном сказал десятский.

– Какого похода? – изумился воевода. – Я в торговый поход собираюсь, много бойников мне там не нужно.

– Так мы тебе и поверили, что ты год без хорошей драки захочешь потерять, – ухмыльнулся Струсь. – Вернемся и тогда решим все окончательно.

Возмущенный тем, что его вынуждают делать то, чего ему не хочется, Дарник быстро нашел выход из затруднительного положения. К весне он особенно сильно заскучал по своей Бежети и теперь стал убеждать себя, что нужно непременно добраться до нее, дабы показать там себя во всей красе и забрать с собой в Липов Маланку и сундук со свитками. С двадцатью конниками можно было не бояться ни разбойников, ни враждебных городищ, ни разъездов княжеских гридей. Без повозок, с одними вьючными лошадьми, они могли преодолеть любые лесные дебри и водные преграды. Тут же и уважительную причину придумал: решил сослаться на оставленный дома талисман, который якобы до сих пор придавал ему сил и разума в каждом деле, а теперь его действие стало слабеть, и надо вновь им завладеть, чтобы восстановить свое прежнее богатырство. Зная суеверность бойников, Дарник не сомневался, что для них это будет вполне убедительным поводом для столь нелегкого похода. Оставалось дождаться какого-либо происшествия, чтобы объявить о своем намерении.