Евгений Таганов - Рыбья кровь

Предприимчивое начало, которое и при арсах не покидало липовцев, получило еще большее развитие. Беспокойство Дарника о том, чем, кроме войны, обогатить призвавший его город, разрешилось без всякого его участия, своим собственным порядком. Кожи, шерсть, лен, конопля, воск уже никуда за бесценок не продавались, а превращались в одежду и обувь, шатры и палатки, войлок и пергамент, седла и свечи, сети и паруса. Металлы, привезенные из Казгара, породили кузнецов по меди, олову, бронзе и серебру. Необходимость в любых количествах глиняных плинт дала толчок появлению многочисленных плитщиков, черепичников и гончаров. А возможность иметь торговые ладьи вдвое увеличила ряды мастеров-корабельщиков. Первый, еще тоненький ручеек монет потек и от купеческих пошлин. В Липов стали прибывать стекла и зеркала, дорогая одежда и украшения, вина и южные фрукты.

Горожане и приезжие словно с цепи сорвались, наполняя свои дома всевозможным добром и хвастаясь им друг перед другом. Привычная сонная зимняя жизнь совсем покинула их, каждый рыскал по Посаду и торжищу, ища возможность заработать хоть несколько мелких монет. И главным источником их заработка были княжеские гриди, которые каждый месяц из войсковой казны получали эти самые монеты. У наиболее щедрых из вожаков и десятских быстро образовались целые компании прихлебателей, готовых на любое услужение: что-то сделать, что-то принести, как-то развлечь.

Дарник, видя все это, не знал радоваться ему или огорчаться.

– Так ведут себя во всех столицах, – успокаивал его Фемел. – Запрещать здесь что-либо бессмысленно, надо просто следить, чтобы воины не превратились в пьяный сброд и не вышли из повиновения.

Насчет неповиновения он предупреждал напрасно – в войске накопился уже целый свод наказаний за ту или иную провинность, справедливость которых никто не подвергал сомнению: нарушил – получи свое, заслуженное.

Необычайно выгодной оказалась привычка липовцев работать сообща в просторных работных домах. На виду у всех сложно было отлынивать и только делать вид, что работаешь. Два таких дома выросли и на войсковом дворище. Не к лицу было женам прославленных воинов в чем-то уступать рядовым липовкам, и какое-то время спустя именно отсюда стали выходить лучшие ткани и одежда.

По-иному сложилась и войсковая школа. Когда набрали учеников для обучения грамоте, встал вопрос: чему обучать тех, кто уже научился читать и считать? И была введена вторая ступень обучения, где подростков учили ромейскому языку, военному делу, врачеванию, землемерному и строительному искусству. Из Корояка и Остёра пригласили учителей-ромеев – и дело пошло.

Сам Дарник с подростками по деревьям уже не лазил, занимался больше скрытым обучением вожаков и сотских. Где это видано, чтобы командир боялся отправиться к своим подчиненным? А так уже было у его вожаков с булгарами и с короякцами.

– Чтобы кем-то хорошо командовать, надо быть уверенным, что всегда победишь его в поединке, – объяснил он им. – Но ваше умение должно быть надежно скрыто от чужих глаз, только тогда оно в нужный момент сможет как следует выстрелить.

Арсы-телохранители недаром трепетали перед своим князем. Лишь однажды во время преследования завиловцев Дарник показал им свои когти. Когда они попытались оспорить правильность его действий, говоря, что и сами являются мастерами «ночных укусов», Рыбья Кровь вызвал три пары лучших мечников на поединок и в три приема разделался с ними, поразив весь летучий отряд молниеносными слаженными движениями обоих своих мечей, что замирали в полувершке от обнаженных шей противников. Это был тот самый момент, который «выстрелил» если не на десять лет вперед, то на пару лет точно, возведя воеводу, а затем и князя на недосягаемую ступень личной доблести.

Часто повторяемые состязания поединщиков давно уже выявили лучших из них, и теперь эти мастера-мечники были приставлены в качестве телохранителей к сотским и некоторым вожакам, чтобы учить их негласно своему мастерству.

– Если вы любому своему воину позволите свободно разговаривать с вами, то всякое уважение к вам исчезнет, – в другой раз говорил он сотским. – Никто из них не должен осмеливаться сказать свое мнение, пока вы его сами не спросите.

Как когда-то он обсуждал с Тимолаем возможные «людские задачи», так теперь Дарник частенько решал с вожаками «военные задачи»: разбирал старые сражения и предлагал условия возможных новых.

– Я не хочу, чтобы вы все делали лучше всех, – призывал он их. – Если сегодня лучше, то завтра будет хуже. Я хочу, чтобы вы все делали безупречно. Чтобы я не гадал: устоите вы или нет, а точно знал: устоите.

Сотские и вожаки слушали его с тайным удивлением: оказывается, удачные действия их военачальника вовсе не колдовское прозрение, а результат точного расчета. По просьбе своих воинов они пытались уговорить Дарника отменить слишком суровое положение о напарниках-побратимах. Но Дарник ответил категорическим отказом:

– У любого человека есть жизнь сегодня и жизнь завтра, когда ему бывает стыдно за то, что он натворил сегодня. Два побратима не могут одновременно струсить или прийти в бешенство, а так посмотрят друг на друга и будут делать что надо. Да и когда их двоих вешать придется, им менее страшно будет смерть принимать. Разве не так?

Однажды Фемел посетовал, что некоторые сотские «не тянут» и лучше их в делах «мирных» заменить более способными людьми. Дарник бросил ему:

– Они спасли меня в самое трудное время, неужели я забуду их в довольстве и мире?

И взял за правило каждую неделю держать при себе того или иного сотского. В их присутствии вершил княжий суд и решение хозяйских дел, брал с собой и в разъезды по княжеству. И не потому, что знал и умел это лучше них, а просто чувствовал, что, обучая, еще лучше усваивал и обучался тому же сам.

Неожиданным результатом увеличившейся дворни стало повальное наушничество и злословие, когда каждый челядинец полагал, что заслужит особую княжескую милость, если сообщит, что о нем говорят и думают другие приближенные. Невдомек им было, какой тяжелый осадок оставляют их ядовитые слова на душе у молодого князя.

– Скажи своим, что за это я их скоро тоже пороть буду, – предупредил он Фемела.

– А ты как думал? – оправдывал наушников главный дворский. – Любой человек любит оказывать влияние и имеет свое понятие о справедливости.

– Так ведь и на тебя нашептывают, и еще как! – отвечал ему Рыбья Кровь. – Говорят, что ты уже разворовал половину войсковой казны.

– Разворовал – это если бы отправил наворованное в другой город, а я все употребил здесь, в Липове, значит, просто нашел ему лучшее применение, – смеясь, признался ромей. – Богатый князь должен иметь богатых вельмож и следить только за тем, чтобы они были не богаче его. Пока я не богаче тебя, ты меня казнить не можешь.