Андрей Муравьёв - Паладины

Обоз с водой, должный двигаться в хвосте основного отряда провансальской армии, безнадежно отставал. И посланный командовать обозом рыцарь Тимо чувствовал себя виноватым в этом.

– Кляты византийцы! – не сдержавшись, Горовой чертыхнулся.

Ехавший рядом кучерявый грек удивленно поднял брови. Казак спохватился и извиняюще поднял руку.

– К тебе это, конечно, не относится, Георгий. – Он еще раз глянул на крещеных тюрок из вспомогательного отряда, приспосабливающих к телеге новую ось. – И к ним это не относится. Цэ я про тых поганцев, шо нам вдули гэты возы.

Тансадис покачал головой:

– Воин должен сдерживать эмоции, товарищ. – Белые зубы эмиссара великого дуки сверкнули в улыбке. – Особенно командир.

Подъесаул молча пустил коня рысью.

Полторы сотни повозок растянулись почти на версту, воины епископского отряда, приданные для их охраны, старались держаться во главе колонны, так что о состоянии дел в хвосте непомерно разросшегося обоза рыцарю частенько приходилось только догадываться.

За спиной казака на бойких местных лошадках летели Костя и Захар, честно исполнявшие роль его оруженосцев, а еще дальше держались воины собственного рыцарского отряда. Это были лучники-валлийцы, горбоносый арбалетчик-итальянец и суровые бородачи-норманны с секирами, переброшенными через луку седла. Тансадис, оценив эмоциональное состояние представителя папского легата, предпочел остаться на прежнем месте.

За вчерашние сутки отряд потерял две повозки. У одной из них треснула ось, у второй – дышло и обод на колесе. Поначалу Горовой требовал чинить все поломки, но, когда к полудню развалилась еще пара телег, подъесаул просто приказал вылить на землю воду из пяти бочек. Пустые емкости можно было везти по три на одной повозке.

Ущербные телеги обозники разбирали на составные части, которые впоследствии можно было бы использовать при ремонте. Вчера на привале тюрки, посланные в ближайший лесок, сделали запас стволов для колесных осей, которые ломались чаще всего, и нарубили жердин для хозяйственных нужд. Так что с утра в хвосте колонны кипела напряженная работа. Кнехты, устроившись на краях повозок, обрубали жердины до нужной длины и вытесывали из них оси. Несколько человек заготавливали колья, чтобы укреплять хлипкие борта.

Все это были временные меры, даже полумеры. Любому сведущему человеку было понятно, что дальнего похода этот обоз просто не выдержит. Рыцарю из Полоцка надо было срочно придумать нечто абсолютно новое, способное кардинально поменять ситуацию.

– Что скажешь, Костя? Как ты спросишь у местных, где нужная тебе дорога? – Улугбек Карлович использовал вечерний отдых для того, чтобы поднатаскать своих товарищей в местных диалектах, которые сам знал уже довольно неплохо.

Собравшиеся на бесплатное шоу крещеные тюрки, приданные отряду, радостно галдели и скалились при звуках знакомой речи, часто поправляли и предлагали свои варианты слов.

– Ну а что я скажу? Ничего, наверное. – Малышев старательно морщил лоб, вспоминая, как должен звучать этот вопрос.

Сидящий сбоку Давид, паренек, перекочевавший в отряд рыцаря Тимо из дружины баронессы де Ги и выполнявший при нем функции мальчика, ответственного за все, подобрался и вытянул вверх руку.

– Что тебе? – спросил ученый.

– Это будет «Поу рах?» или «Поу дромос?», – радостно выпалил итальянец.

– Не совсем, но – близко по смыслу.

Фотограф раздраженно поморщился. Смесь тюркского, фарси и греческого, на которой разговаривали в этой части Средиземноморского побережья, была часто непонятна даже тем людям, для которых один из этих языков был родным. Что уж тут говорить о русичах?! Большинство из тех, кто взялся за обучение, а к «полочанам» присоединились еще около десятка франков, на эту науку вскоре только рукой махнуло – безнадежное дело, мол. Запомнить такое невозможно! Держались только Костя, Захар, Давид по прозвищу Пипо и молодой итальянский рыцарь из отряда легата. Изредка Сомохову, проводившему обучение, на помощь приходил Тансадис, который свободно разговаривал на полутора десятках наречий и языков, но в большинстве случаев археолог в одиночку сражался с бестолковостью учеников. Возможно, помогло бы наличие словаря или хотя бы тетрадей для записей. По крайней мере, это было бы неплохо для Малышева, привыкшего к такой методике обучения. Но с бумагой была напряженка, поэтому обучаться приходилось так, как это принято было в одиннадцатом веке, – на слух.

Костя почесал за ухом. Комары вечером и оводы днем делали путешествие из просто неприятного почти невыносимым. Солнце, с раннего утра быстро прогревавшее окрестный воздух, и пыль, которой постоянно приходилось дышать путешественникам, быстро выводили из себя даже самых стойких. А ведь, по словам туземцев, это еще цветочки. Тюрки уверяли чужеземцев, что через месяц температура поднимется и «станет жарко».

Малышев шлепнул ладонью очередного кровососа и хотел было вернуться к глаголам, но оказалось, что Улугбек Карлович решил сделать перерыв в обучении. Воспользовавшись паузой, исчез в недрах готовящегося ко сну лагеря итальянский рыцарь. Куда-то с котелком потянулся Пипо. Разбежались по делам улыбчивые тюрки-обозники. У костра остались только Малышев и Сомохов. Археолог возился с порванным краем собственного плаща, а фотограф просто устал и тупо таращился на пламя.

– Скажи, Улугбек. – Костя давно уже выпил с ученым на брудершафт, но все еще с трудом обращался к нему просто по имени, без употребления отчества. – Ты там уже говорил это, но как-то мельком… Короче… Этот поход… Он, вообще-то, будет удачным или как?

Сомохов насупился. День был изматывающим, затем последовали уроки, а теперь вот и вопросы. Он пожал плечами:

– Как кому… О таких вещах надо было раньше спрашивать. – Археолог продырявил кончиком ножа грубую ткань плаща и теперь стягивал порванные края суровой ниткой. – А сейчас? Что тут обсуждать?

Костя пошевелил угли кончиком меча. Вверх взмыл сноп искр, отчего скуластое лицо Улугбека приобрело необычные черты.

Малышев усмехнулся.

– Что так рассмешило? – Улугбек осмотрел свое творение.

Шов получился заметным, но плащ выглядел достаточно крепко.

– Да я не об этом, – отмахнулся товарищ.

Малышев ткнул пальцем в сторону суетящегося лагеря:

– Ты мог бы сейчас таким провидцем стать… Пророком почти.

Сомохов пожал плечами:

– Ты думаешь? Не знаю, не знаю… – Он отложил плащ. – Во все времена ценились люди, которые предугадывали или предсказывали удачи и победы, и всегда гнали тех, кто пророчил поражения.

– А что? Будет поражение? – подобрался Костя. – Что-то мне помнится, что первый поход был удачным до… удачным, короче… Типа всех побили и сапоги помыли в Иерусалимском море… Или как его там?