Андрей Муравьёв - Паладины

Выбив стражу из нижнего яруса, спешенные рыцари и кнехты прошлись бушующим потоком до самой крыши, рубя всех, кто оказывался на дороге, и скидывая вниз тех, кто пробовал сопротивляться.

– Быстрее! Скоро солнце садится! – Ибн-Саббах уже вел свой отряд к массиву, возвышающемуся в нескольких полетах стрелы. Храму богини.

Долина была невелика. От укрепления, закрывавшего вход, до основания храма – не больше пятисот шагов. И все-таки они опаздывали. Когда ревущая масса крестоносцев добралась до храма, солнце уже коснулась края гор.

– Быстрее!

Пушку установили напротив входа. Сомохов ночью сжег большую часть серы. Так что это был последний выстрел.

…Гигантская каменная пирамида, двумя краями упершаяся в отвесные склоны гор. Каждая ступень – уровень обороны, стена с зубцами, выдвинутые галереи по краям. Захватив один уровень, попадаешь под выстрелы защитников следующего. Идеальная крепость! Но последние защитники ждали их не на пирамиде, а у ее основания. Полторы сотни стражников.

Их снесли одной атакой. Крестоносцам было уже все равно, кто перед ними. Те, кто дошел, с одинаковой яростью шли бы и на всю армию Востока. Копейщики охраны разлетались под ударами мечей и боевых молотов, пока не дрогнули. Бегущих не преследовали. Как устало пошутил кто-то: «В драке злость даже лучше, чем храбрость».

А злобы воинам Христа сейчас было не занимать. Из всего отряда осталось человек сорок плюс десяток мятежных посвященных. Почти все ранены, но у каждого в глазах один вопрос: «Когда же доберемся до горла врага, того, кто в этом виноват?» В смерти приятелей, товарищей, друзей. В собственных ранах.

Так стайер в конце дистанции держится на воле и желании завершить нескончаемый бег. Ленточкой финиша или собственной смертью.

…Вход. Толстенные ворота, закрытые листами стали.

Выстрел. Ядро, пущенное с полусотни шагов, срикошетило, оставив только вмятину. Вздох разочарования прокатился по толпе.

Подлетел шейх:

– Не туда! Эти мы никогда не пробьем! С обратной стороны есть еще один вход.

Горовой рыкнул:

– Надеюсь, гак там?!

Ибн-Саббах удивленно глянул на казака:

– Иначе зачем все это?!

Он хлестнул лошадь.

– Быстрее! Видите те постройки?

В двухстах шагах у основания горы виднелись небольшие домики.

– Там выходы шахт младших. Если не займем Э-Кур до заката, нам придется туго! При солнце они беззащитны, как выброшенные на берег рыбы, но в темноте… от нас мокрого места…

Тимофей Михайлович перебил:

– Где вход?

Шейх повел их.

У северной части пирамиды, которую исмаилит именовал «Экур Мамми», один из блоков поворачивался, открывая проход. Для этого всего-то и надо было – прикоснуться к медной пластине. По словам ибн-Саббаха, сделать это должен был кто-то из русичей.

К камню приложил ладонь Улугбек. Пирамида подумала пару мгновений, и камень скользнул вбок. За спиной шумно выдохнул мятежный посвященный. По изменившемуся выражению лица их проводника Костя понял, что попытка проникнуть внутрь для претендента могла обернуться чем-то значительно более опасным, чем просто неоткрытая дверь. Арабы и крестоносцы загомонили.

Узкий тоннель шириной в полтора метра вел в глубь священного капища. Первым в темноту бросился сам исмаилит. За ним двинулись остальные. Ход опускался ниже уровня земли и заканчивался широкой комнатой с круглым колодцем посередине и десятком дверей вдоль стен.

– Сюда!

Шейх уверенно вел всех дальше.

Сзади послышался возмущенный гул: проход закрылся через несколько мгновений после того, как последний из отряда вступил под своды пирамиды. Сработала чудесная автоматика или магия неизвестных мастеров.

Пройдя большую комнату и поднявшись по длинному коридору, люди попали на развилку. Влево шла большая галерея, уводившая еще дальше вверх. Справа начинался горизонтальный проход в большую залу с высокими сводчатыми потолками. Проводник повел их именно туда.

Помещение было около сорока шагов в диаметре. В центре его на высокой подставке пульсировал багровый камень странного вида размером с голову человека.

– Шам! [94]

Ибн-Саббах выдохнул слово, как будто коснулся чего-то запретного.

Костя присмотрелся к проводнику. Щеки немолодого посвященного розовели, глаза горели нездоровым блеском. Обстановка изменила холеного и всегда уравновешенного араба.

– Где установка? – тихо спросил Горовой.

– Где идолы?! – проревел Венегор.

Фламандец был залит своей и чужой кровью, но не потерял огня в глазах. То один, то другой воин отставал от общей массы, чтобы заглянуть в открывающиеся по ходу движения комнаты. Врага не было, значит, наступала самая приятная часть войны – сбор добычи.

Ибн-Саббах махнул рукой в сторону галереи, и большая часть крестоносцев устремилась туда. Через несколько секунд топот ног сменился шумом короткой схватки. Лязганье железа затихло, послышались торжествующие вопли. В залу вбежали несколько кнехтов с золотыми брусками в руках:

– Там сокровищница! Идолы! Блюда и каменья!

Почти всех, кто еще оставался рядом с предводителями, вмиг как ветром сдуло. Лишь русичи, пара рыцарей и несколько выживших мятежных посвященных остались рядом с шейхом, пока тот споро нажимал значки, выбитые на постаменте пульсирующего камня. Араб тихо бормотал что-то себе под нос, будто считалку или детскую песенку. После очередного тычка раздался скрежет и часть стены отошла в сторону.

Первым в открывшийся проход пошел сам ибн-Саббах, затем русичи и горстка воинов, оставшихся при них. Последними преодолели дверной проем выжившие твари и арабы. Даже встав на путь сопротивления, они все еще почитали своих богов и их заветы. Было видно, что идти вперед им физически тяжело.

В комнате был только стол, на котором стояла какая-то тумба с характерным металлическим отливом.

– Подставка под статую!

– Гак !

Возгласы вылетели одновременно. Русичи и воины шейха потянули руки к желанному трофею и остановились.

Улугбек повернулся к исмаилиту:

– У нас договор… – Ученый ткнул стволом дымящегося револьвера в сторону постамента. – Мы шли за этим…

Шейх успел привести свои эмоции в порядок:

– Конечно, дорогой друг… Я помню все, о чем мы условились. И ваше право для меня священно.

Казак погладил постамент, исписанный клинописью:

– Мой!

Ученый повернулся к шейху:

– А то, что статуи нет, – это поправимо?

Ибн-Саббах легкомысленно пожал плечами:

– Главное – есть инициатор!

Он поднял со столешницы жезл, увитый медными лепестками. Маленький камешек, вделанный в его навершие, загорелся.

– Не думала, что ты решишься…

На голос все обернулись. Толстая неповоротливая старуха, неизвестно откуда появившаяся в проходе, укоризненно качала головой.