Евгений Витковский - Павел II. Книга 1. Пронеси, господи!

— Да он же незаконный был, потому и заасфальтировали…

В разговор включился третий голос, весьма и весьма знакомый. Не оборачиваясь — и ни во что не превращаясь — понял Рампаль, что алкогольная нужда настигает иной раз капитанов КГБ и в Свердловске.

— Мало мы их давили, вот что! Я бы, дай мне родная наша партия волю, всех этих Романовых-недобитков к стенке по второму разу поставил. А надо будет — по третьему! По десятому! Ведь какая Россия-то прежде была, нищая, грязная, люди с голоду мерли! А какая красота стала? Силища какая? Так что ж нам, опять в дерьмо, к лучине? К мракобесию возвращаться? Нет уж! Не бывать этому никогда! Все, все из-за них, из-за Романовых! Мужики, вы думаете, отчего у нас цены растут на водку? Не из-за них, думаете? Точно из-за них! Мало, думаете у государства денег на борьбу с Романовыми уходит? Не мало, нет! Всех, всех их к стенке!

Синельский использовал вынужденно-свободное время так, как полагалось ему по службе: вел пропагандно-разъяснительную работу. Однако сочувствия его речь у очереди почему-то не вызвала. Более того, речь эта пробудила к жизни еще одно, поначалу непримеченное Рампалем действующее лицо: из-за угла огромного штабеля ящиков с бутылками водки, частью задвинутого за прилавок, частью, по недостатку места, выпирающего в проход, поднялся, вращая указательным пальцем в направлении капитана, сухой, высокий и вдребезги опохмеленный человек в драном спецовочном халате, — видимо, рабочий магазина.

— Ты-ты-ты… чего сказал? Романовых, говоришь, к стенке? Да сам-то ты кто такой будешь? Мы с Романовым, с Валерой, душа в душу век жили, молоком одним питались, а теперь что? Нешто жизнь стала? Да я за Романовых рубаху последнюю отдам! А ну, бери слова назад в пасть свою, проси прощения у нас у всех, не трожь Романовых! Добром говорю, не трожь!

Очередь расступилась — рабочего тут, кажется, знали все, и никто не мог упомнить его в таком возбуждении. Видимо, чужак задел его за самые потаенные струны пьяной, однако тонко устроенной души. И, как всегда бывает при конфликте своего с чужим, очередь сочувствовала своему, то бишь рабочему.

— Да брось ты его, Петь, он, не подумав, ляпнул… — послышалось от прилавка.

— Очень даже подумав! — полез в нападение Синельский. — Давить надо и Романовых, и всех их прихвостней-недобитков! А лицо ваше, гражданин, мне знакомое, так что… — Синельский сунул руку во внутренний карман, видимо, за удостоверением; его сосед, решив, что сейчас начнется поножовщина, вскрикнул и повис у капитана на руке. Петя взвыл:

— Плюну и разотру! Гони его, ребят, из очереди, он на наших бочку катит! потом поднял обе руки, собираясь не то удушить капитана, не то вытолкать его из магазина, и рванулся. Второй сосед капитана, решив, что за руки чужака уже держат, размахнулся и двинул его в грудь, в то заветное место, на котором хранит каждый чистый душой гэбэшник все свое самое дорогое — удостоверение, конечно. Очередь замерла, хотя и не без глухого ропота, — «Закроют, гады, ведь до часу всего ничего!..» — но все это длилось не больше секунды. Синельский вырвался, одной рукой ткнул Петю, другой рубанул по шее первого противника, коленом врезал второму, — по привычке молча, он так и не научился орать, как в каратэ полагается. Еще и потому не заорал, что не хотел общественный порядок нарушать, да в самбо орать и не нужно, хоть в общем-то, конечно, кому теперь нужно самбо. Затем выхватил удостоверение, от вида которого толпа мгновенно увяла. А Петя, с налитыми кровью глазами, ввалился спиной в водочный штабель.

— Да я… за Витяню! — Заорал Петя, словно компенсируя молчаливость капитана, сделал попытку подняться, уцепился за выступающий ящик. Неровно поставленный штабель зашатался, очередь отпрянула. Но Петя продолжал тянуть и тянуть, все стараясь как-то выровнять не то свое шаткое положение, не то штабель, не то, быть может, вообще весь миропорядок своей многострадальной отчизны. Часть штабеля качнулась и, как бы нехотя, давая всем желающим спастись, рухнула под отчаянный визг продавщицы. Никого, кажется, даже не ушибло. Но Петя Петров, когда его наконец-то извлекли из-под груды разбитых бутылок, был уже раз и навсегда ко всему безразличен. Продавщица продолжала выть в голос, колотя Синельского по груди здоровенными кулаками, Синельский отбивался от нее удостоверением, очередь немотствовала до тех пор, пока приехавшая через четверть часа «скорая помощь» не подобрала Петю, чтобы закрыть ему лицо простыней и куда-то увезти. Потом Синельский в кабинете директора магазина разбирался с подоспевшей милицией, которая в полном ужасе стояла перед ним навытяжку. Рампаль быстренько слинял с места происшествия. Выпивки ему здесь, само собой, уже не досталось. Оборотень горестно отправился на вокзал, в ресторан, на что имел разрешение только в крайнем случае. Но случай, пожалуй, как раз и был крайним. Своими глазами Рампаль видел человека, вставшего на защиту дома Романовых. И память о таком человеке не должна была кануть в Лету. Весь этот трагический эпизод нужно было скорейшим образом довести до сведения командования.

Синельский же, отряхнув с себя прах суетных подозрений в преднамеренном, а также в непреднамеренном убийстве, истребовал из личного фонда директора магазина две бутылки наилучшей, по девять рублей «Сибирской» и, несмотря на это, злой и расстроенный шел к себе в номер ведомственной гостиницы, где все окна выходили во двор-колодец. Он толокся в этом городе без малейшей пользы вот уже несколько недель, после того, как Аракелян разослал по всей Руси великой искать «то, не знаю что», с одной стороны, и шпиона-телепортанта — с другой. Поскольку в последний месяц по всему белому свету только и разговоров стало, что о Романовых, после небольшого промежуточного совещания с начальством, — если быть точным, то с Угловым, Аракеляна найти было невозможно, ибо он глухо сидел на бюллетене, — решил Синельский проверить собственную бредовую версию: не связана ли засылка телепортанта с этим романовским психозом. Хотя, конечно, нет ни малейшей уверенности в том, что шпион отправился в Свердловск, подумаешь, постреляли там из них кой-кого, — а не в Кострому, не в Камень-на-Оби, не в Крыжополь-на-Амуре, наконец, если такой город есть: Мише отчего-то казалось, что есть. Впрочем, по приезде в Свердловск удалось как будто некоторые следы этого самого Федулова проследить: вроде бы он тут как раз сошел с самолета, получил за хорошую взятку место в гостинице, отдельный номер, вроде бы все время баб к себе водил в номер и чуть в неприятности не влип из-за этого — но дальше следы терялись. От нечего делать, а верней, чтобы делать хоть что-то, чтобы шли суточные, командировочные с надбавкой за вредность и отсутствие выходных, оперативные и пр., стал Синельский по справочным книгам перебирать свердловских Романовых. Таковых оказалось в самом городе и окрестностях чуть больше восьми тысяч, капитан очень от этого огорчился — как могло случиться, что в том самом городе, где Романовых истребили якобы под корень, их опять наплодилось такое количество. Определенно, местные органы работали спустя рукава, надлежало устроить так, чтобы эта халатность им с рук не сошла. И, конечно же, надлежало всех этих нынешних Романовых проверить. Но это как раз Мишу не огорчило — он любил, когда много работы, когда командировка длинная получается.