Олег Никитин - Корабельщик

Максим молчал, не поднимая головы и не двигаясь. Ему казалось, что стоит только пошевелиться, как Лаврин тотчас кликнет гвардейца, посетителя выведут в коридор, чтобы не отвлекать других работников, и тут же застрелят. Шум пишущей машинки словно усилился, заполнив помещение непрерывным стрекотом.

Урван тоже молчал, сухо пощелкивая скрепкой, и Максим не выдержал:

– Меня убьют?

Бельковая физиономия Урвана слегка сморщилась, усы его смешно шевельнулись, а сам чиновник наклонился вперед.

– Есть еще один маленький Указик. Он недавно появился, всего неделю назад. Если преступник по каким-то причинам не наказан тут же, на месте преступления, он должен искупить вину на фронте. Ведь там его все равно убьют. Но перед этим он, глядишь, принесет немножко пользы родной стране. И боеприпасиков экономия, опять же…

Урван нисколько не шутил, когда сказал про экономию, во всяком случае, его глазки остались такими же холодными, снежными.

– И как же нам быть? – проговорил Лаврин. – А? Ведь вы учитесь на особых, военных курсах. Отправить вас на восток прямо сейчас не получится. Как ни погляди, все не так. Незадачка выходит, верно? И Указика особого в помощь нет.

– Не знаю, – сказал Максим. Едва поняв, что его не пристрелят тут же, в коридоре ведомства, он почувствовал себя намного увереннее. – Решайте сами, как будет лучше для Короля и государства.

Урван отложил в сторону гнутую скрепку и огляделся, словно проверяя, не смотрит ли на него кто-нибудь из сослуживцев. Затем еще раз перечитал собственную повестку и вернул Максиму его метрику. Видно было, что какие-то сомнения мучают его – то ли он принял решение и не уверен, одобрит ли его начальство, то ли просто не знает, как поступить с преступным посетителем.

– Весь Селавик сейчас – это сплошной фронт, – сказал он наконец. – И погибнуть от лап врага в Навии можно так же точно, как и в армии. Бомбисты поднимают голову, проклятые народники призывают к разгону правительства и ведомств… Как еще на Короля не нападают, удивительно. Хотят раздать оружие народу, чтобы он сам решил, кто враг. – Губы Урвана скривились. – А то не знают, что они-то и есть главные враги государства… Везде опасность, везде. Хуторяне не желают везти продукты в город, а если везут, ломят за них втридорога. – В этом он, пожалуй, сильно преувеличил, потому что с началом войны вышел особый королевский Указ, в котором были записаны “рекомендованные” цены на основные товары. – Хорошо же! – словно опомнился Лаврин и посветлел бельковым лицом, как будто получил от мамы-нерпы сочную рыбку. – С этого дня можете считать себя военным человечком, сударь. Смотрите вокруг внимательно, прислушивайтесь к разговорчикам и думайте. Враги Селавика повсюду. Он может и не знать, что враг, а на самом деле… Понимаете меня?

– Нет, – нахмурился Максим. – Вы хотите, чтобы я стал вашим тайным сотрудником? Скажите прямо, господин Лаврин.

– Зачем же так? – поморщился чиновник. – Экий вы, право, прямой… Для лазутчика это плохое качество. Скрывайтесь, глядите зорко, лгите при необходимости. А иначе какая нам от вас польза? – В голосе Урвана прорезались металлические оттенки, он выпрямился на стуле, и студент едва не расхохотался, такой комичной показалась ему поза чиновника. – Вот, послушайте, – тот ловко вынул из кучи бумажек “Навийские Ведомости”, почти не пожелтевшую газету, и пробежал по колонкам первой страницы быстрыми глазами, – какие ужасные вещицы пишут наши газетчики. Статейка называется “Беспорядки в Народном Собрании”. Причем эта газетка считается едва ли не государственной, потому что в ней публикуют все королевские Указы и пояснения к Уложениям… “Слово взял иллюминат Сакердонов, который в резких выражениях обвинил кабинет министров в развале народной промышленности. “Когда все дееспособное население призывается на войну с Дольменом, – закричал он, – о каком промышленном производстве может идти речь? Сельское хозяйство в загоне! Хуторское хозяйство разрушает общину, крестьяне расслаиваются на зажиточных и бедняков, и среди последних зреет недовольство земельной реформой. Вернуть землю государству! Я уж не говорю о просвещении, которое жестоко пострадало от поголовного призыва, подкосившего ряды студенчества…” Сакердонова прервал депутат от фругиферов Фокин такими словами: “Уж лучше пусть нас завоюют дольменцы, чем мы вымрем от голода! Долой продажное правительство Викентия! Да здравствует Дольмен!” Председательствующий от розиев…” Да, Фокин завернул, такого я еще не читал… И не пристрелишь его как шпиона, потому как народом выбран для заседаний и составления полезных Уложений. Вот и распускают такие избранники языки, что управы на них нет… – Он вновь поглядел на газету, но зачитывать больше ничего не стал. – И так далее. Каждый кричит то, что считает нужным, и даже не прислушивается к лидерам собственной партии. То им отдай землю Королю, а то долой его… – Урван замолк, отодвинул газету и взглянул на посетителя. – Неплохая форма репортажика, сударь мой?

– Мне что же, доносы строчить? – зло усмехнувшись, спросил Максим.

– Докладики, донесеньица… Какая разница? Отчетность, батенька, она и на фронтике отчетность. А особенно в вашем незавидном, скажу честно, положеньице. Вы ведь чудом, можно сказать, живы-то остались. Да и то пока я не решил вас расстрелять.

Максим и сам не понял, в какой именно момент все угрозы чиновника стали представляться ему какими-то ненастоящими, кукольными, что ли. Как будто за столом сидел не человек, наделенный реальной властью отдать приказ гвардейцу, а персонаж комедии. И будто стоит этому персонажу крикнуть: “Убейте Рустикова!”, как на сцену выскочит возмущенный режиссер и остановит действие, а Лаврину сделает выговор за отклонение от пьесы.

Но остатки здравого смысла не позволили Максиму рассмеяться Урвану в лицо, потому что он знал – никакая это не пьеса, и гвардеец у двери совсем не кукольный.

– Каждый месяцок, дружок ты мой ситный, – наклонясь едва не к самому лицу студента, с присвистом сказал Лаврин. – А если врага выявишь, то немедля… И попробуй только от графика отклониться, живо пристрелим, никакой Указ тебе не поможет. Все понял, студентик?

“Погоди же, – вскипел Максим. – Ты у меня получишь донесеньица, крыса канцелярская. Я тебе так донесу, что свет не мил будет”.

– И как я буду передавать эти поганые докладики?

– А в субботу вечером, – криво усмехнулся Урван. – К Вассе Мануиловой захаживаете, верно? Вот там и передавайте мне сведения. Чтобы никто не заметил, конечно.

– Выходит, вы знатный человек, сударь? Что же вы тут штаны протираете? Барон, граф? А может, князь? – Максим был так зол, что почти потерял контроль над своими словами. – Или вы туда сами лазутчиком затесались? Может, вы бывший студент Мануилова?