Олег Никитин - Корабельщик

Лаврин, против ожидания, как-то обмяк, будто из него выдернули хребет, и стал перебирать на столе бумажки, глядя сквозь них. При этом он принялся насвистывать какую-то бодрую песенку, но заглушить треск пишущей машинки, конечно, не смог.

– Вы еще здесь? – Чиновник поднял на посетителя пустые белесые глазки. – Не отвлекайте меня от работы, сударь. Извольте покинуть учреждение.

Провожаемый хмурым, недоверчивым взглядом солдата, студент на деревянных ногах вышел из кабинета и спустился на первый этаж. Коридоры гудели от многочисленных голосов: мамаши с грудными детьми толпами расхаживали по кабинетам, выправляя метрики. “Как он узнал о Мануиловых?” – подумал Максим, выйдя из ведомства и вдохнув наконец чистого осеннего воздуха. За спиной как будто осталось что-то чуждое, затхлое, пропахшее пылью и кровью, но невидимое щупальце его тянулось за студентам по шумной и светлой улице, никак не желая отпускать.

С утра, как обычно, у Максима начались лекции и практические занятия. За два месяца до окончания курсов основное внимание в расписании уделялось, конечно, “профильным предметам” – черчению, геометрии, физике, “простой” и небесной механике, теории кораблевождения и собственно корабельной архитектуре. Если на первых предметах студентов присутствовало довольно много, то последними двумя занималось всего пять человек.

– Я наверняка поеду в Питебор, в Адмиралтейство, – нередко говаривал старшекурсник Памфил. Он считался самым успевающим корабельным архитектором на Морском факультете. – Мне Онисимов сказал. А вас отправят в Петрополис, Кукшир или Ориен.

Никто с ним не спорил, и тем более Максим с Пименом, которых пристегнули к этому курсу буквально в самом конце. Они пропустили большинство “необязательных” дисциплин вроде истории Королевского двора, иностранных языков, географии, рисования, каллиграфии, философии Смерти…

Профессор Онисимов, как уверял с придыханием Памфил, являл собой живую легенду, хоть и был старше своих студентов всего на пять лет. Окончив с отличием Университет, он получил направление в Питеборское Адмиралтейство, где и спроектировал 12-пушечный корвет “Бодрый”. Судно оказалось таким удачливым, что потопило нескольких каперов, и Онисимова произвели в майоры Корпуса корабельных инженеров. Упорно трудясь на благо Короля и страны, он добился постройки пилорамы и пристани с подъемным мостом. А когда он возглавил Адмиралтейство и стал полковником, то отремонтировал многие производственные помещения, поставил в цеха новые станки и механизмы. За два года по его чертежам построили бриг и колесный пароход, но вершиной полковника стал, несомненно, броненосец.

Наверное, такая бурная деятельность подорвала его здоровье, поэтому Онисимов запросился на академическую работу в столицу. Здесь он целиком отдался преподаванию и научной работе, на почве которой и повредился слегка рассудком. Недосыпая ночей, он создал капитальные труды “Морская архитектура” и “Новейшая теория кораблестроения”.

– Практика, осмысленная наукой, суть техника, – торжественно вещал он на лекциях. – Практика же без науки – ремесло.

“Коэффициент общей полноты – это отношение объемного водоизмещения…” – заучивал Максим определения, просиживая вечера в скриптории. Или читал в “Теории”: “С появлением паровых машин и гребных винтов у кораблестроителей возникли серьезные затруднения с расчетом мощности главных механизмов, необходимой для преодоления сопротивления воды движению корабля с заданной скоростью…” Максим удивлялся сам себе, раньше ему казалось, что ничем подобным он заниматься не сможет. А тут даже за изучение старой подшивки дольменского морского журнала принялся, чем глубоко поразил Онисимова. Профессор поставил студента в пример, пожурив остальных своих учеников за небрежение к языкам.

– Не очень-то зазнавайся, – сказал Памфил после лекции, кривя губы. – Придумал у кого корабельному делу учиться. Дольменцы!… – И ушел.

Другой старшекурсник, напротив, одобрительно хлопнул Максима по плечу и поделился знанием:

– Классно ты Памфила уел. Но все же ты этими материями особо не увлекайся, брат. На экзамене не поможет. Послушай-ка меня: у профессора есть любимый раздел, на который он упирает, потому что придумал в нем свою теорию. Помнишь? “Уместно разделить полное сопротивление воды на две составляющие: сопротивление формы и сопротивление трения. Это позволяет открыть закон перемещения жидких частиц под кораблем во время хода…”

– Помню, – пробормотал Максим. – Я думал, что расчет водоизмещения важнее…

– Вот и погорел бы. Будешь все знать про составляющие – молодец, а нет – считай, что провалился. Так-то. – Опытный студент, размахивая портфелем, тоже покинул аудиторию, а Пимен сказал:

– Да, старик наш совсем тронулся на своих теориях.

Максиму дико захотелось размахнуться и стукнуть земляка по морде, но вместо этого он подхватил сумку и вышел из аудитории. Это было бы верхом лицемерия – по большому счету, Пимен был прав, когда назвал его доносчиком. Пусть в его “доносах” нет ничего полезного для Метрического ведомства, суть от этого не менялась. Максим миновал длинный и высокий коридор, увешанный бесконечными рядами селавикских Королей, и вышел в Университетский двор. До практического занятия по черчению оставалось почти полчаса, и он отправился в скрипторий.

“Января двадцать первого числа я посетил синематограф “Навийские картины”, чтобы принять участие в распродаже предметов в пользу фронта, а потом посмотреть фильм “Маркитантка” с госпожой Дамиановой в главной роли, – вывел студент. – Распродажа была сорвана выкриками неизвестного мне человека, который обвинил актрису Дамианову в незнании обстановки на полях сражений. В том числе он крикнул: “Лживая картина!” – Максим хмуро усмехнулся, представив кислую физиономию Урвана, и продолжал: – В результате между бунтовщиками и гвардейцами завязалась драка. Бунтовщики подняли случайную стрельбу, и от пули погибла госпожа Дамианова. В живых после потасовки осталось два незнакомых мне гвардейца, многие просто разбежались. Эти солдаты хотели наброситься на меня и Варвару Мануилову, но нам удалось скрыться через черный ход. – Студент представил взбудораженное лицо Акакия, набивавшего карманы чужой утварью, и завершил “докладик”: – Дальнейшие события в синематографе мне неизвестны”.

Максим тщательно свернул “донесение” и встретился взглядом с Февронией, которая по странному совпадению опять торчала в скриптории. Девушка как-то блекло улыбнулась и подсела к нему. Максим насторожился и посмотрел по сторонам, но остальные студенты, склонившиеся над трактатами, были увлечены чтением. Ему почему-то не очень хотелось стать бессчетным мужем этой студентки.