Олег Никитин - Корабельщик

– Так патефон же сломали, – резонно возразил Дидимов. – Ты с ним уже сто раз танцевала, я видел.

– Еще хочу, мне Макси нравится! А спеть я и сама могу, сударь капитан.

Орест поморщился и кисло кивнул, в последний момент опять хватая кораблестроителя за одежду. Максим увидел, как Дидимов вынул из кармана смятый конверт.

– Вот, возьми, возьми, тебе из Навии пришло… – придушенно сообщил он.

Тут Максима дернули за другую руку, но он успел выхватить у капитана письмо и затолкать его во внутренний карман кителя. Поначалу еще он пытался сообразить, кто бы это мог прислать ему весточку из столицы, но потом решил, что это какая-то официальная бумага из Пароходства вроде поздравления, и забыл о ней.

Исидора и в самом деле принялась напевать ему прямо в ухо, вытягивая губы, какой-то модный опереточный шлягер. Слов она, конечно, толком не знала, а потому зачастую ограничивалась страстным мычание, однако Максиму нравилось. Они ненадолго отвлеклись, чтобы отхлебнуть вина из полупустой бутылки. Вскоре Максим понял, что подобно многим из коллег готов пристроиться где-нибудь в уголке и вздремнуть, но сильные и ласковые руки не дали ему повалиться на пол.

– Куда мы идем? – пробормотал он, на минутку фокусируя взгляд. Мимо плыли стены коридора.

– Пора отдохнуть, – отозвалась Исидора. Как ей удавалось удерживать кораблестроителя на ногах? – Я рядом живу…

Свежий ветер немного охладил голову Максима, он крепче сжал правой рукой талию девушки, и она игриво охнула.

– Подожди немножко… Сейчас уже придем.

Она жила в одном их бывших особняков знати, совсем близко от Адмиралтейства. Войдя в темное парадное, они гулко поднялись по широкой извилистой лестнице на третий этаж. Нужная комната находилась в конце темного коридора, и пришлось держаться за стены, чтобы не растянуться на полпути.

– Тихо, тихо, а то перебудим народ, – прошептала девушка. Максиму казалось, что он очутился где-то в глубоком безвременном пространстве, и только шершавые стены, мраморный пол и далекий бледный прямоугольник окна впереди не давали ему совсем потерять связь с миром вещей.

– Мне в туалет нужно, – заявил он.

– Сейчас, – хихикнула она и втолкнула его в свою комнатушку. Керосиновая лампа осветила небрежную и довольно богатую обстановку, оставшуюся, очевидно, еще со времен какого-нибудь барона. – Там в углу ночной горшок, да не опрокинь.

Вскоре Максим упал на кровать и отдался невидим волнам, что подхватили и закружили его между звезд и огонька лампы. Ему показалось, что где-то в глубине беспамятства Исидора пытается докричаться до него, зачем-то при этом касаясь языком его интимных мест. Кому-то дееспособному внутри его сознания было, кажется, при этом сыро и не слишком удобно, а превращения его тела, неохотно и далеко не везде менявшего твердость и ориентацию, мало занимали кораблестроителя. Он смутно чувствовал, что подвергается каким-то замысловатым подвижкам, а кровать под ним раздражающе поскрипывала.

Проснулся он от близких криков, долго вслушивался в них, но ни слова так и не разобрал. Рядом лежала Исидора, она сопела, уткнувшись ему в плечо. К счастью, сегодня Максиму полагался выходной день, Сильванов сам вчера подписал распоряжение. Пошарив в кармане брюк, он вынул часы и отщелкнул крышку.

– Эге, да уже десять! – воскликнул он, и собственные слова гулко прокатились в голове, словно чугунные ядра по палубе судна. За ушами и в животе заныло, а рот словно наполнился песком.

– Плевать, – пробормотала Исидора, не открывая глаз. – Лишний раз в постель залезу. Спать охота!

Она спросонок стала наползать на него, раздвигая ноги и норовя потереться колючей промежностью об его поникшую плоть. Видимо, она опять собиралась оседлать его или хотя бы придавить к кровати, чтобы не сбежал. Коленка девушки надавила Максиму на мочевой пузырь, и тот отозвался жжением.

– Пусти, – сказал он.

– Ну ты горазд. – Она открыла глаза и потянулась, а затем приподнялась на локтях, и нос Максима угодил прямо между ее маленьких, слегка отвисших грудей. – Ох, едва отпустил вчера.

– Я?

– Ну не я же. Уж не чаяла и спать-то лечь.

Максиму с трудом верилось в такой оборот дел. Он и помнил-то не слишком много, а из того, что помнил, вряд ли можно было вывести, будто он не слезал с девушки полночи. Скорее уж она прыгала на нем, пока не выдохлась. Он кое-как выбрался из-под Исидоры и втиснул ноги в непослушные, перекрученные штаны.

– А давай будем вместе жить, – вдруг сказала она. – У нас получится хорошая семья. – Максим промолчал, застегивая китель. Пальцы слушались довольно плохо, причем ошиблись пуговками, и пришлось начинать все сначала. – Я могу к тебе переехать, а Коня сюда, с мальчонкой. Давай, а? Я молодая, успею хоть пять детей тебе нарожать.

Корабельщик замер и уставился на улыбающуюся физиономию девушки – конечно, он как обеспеченный человек выдержит и не такое семейство, и все же… Да, Исидора симпатичная и ловкая, но сумеет ли она вести хозяйство так же умело, как простая “роландка” Конкордия? Он вспомнил, как пару раз предлагал жене завести еще одного ребенка, но та как-то странно отнекивалась и сворачивала разговор в сторону. А ведь Анфиске уже полтора года, очень опасный возраст: побежит по лестнице да и загремит по ступеням. И прощай, малыш, теперь твоя матушка – Смерть.

– Вас уже спрашивали, господин Рустиков. – Гвардеец на входе, и не думая требовать у Максима метрику, подобострастно согнулся в полупоклоне и даже прищелкнул запорошенными снегом сапогами. Штык-нож за его спиной дернулся, винтовка чуть не соскользнул с плеча, и сотрудник дольменской дипломатической миссии в ответ едва заметно усмехнулся.

– Кто?

– Господин Прохоров с супругой.

Гвардеец махнул рукой в сторону затененной сторожевой будки, сидевший там капрал подал пар на механизм ворот, и массивная чугунная решетка, содрогаясь, отъехала в сторону. В открытое окно мобиля влетал колючий февральский снег, и Максим повертел ручкой, поднимая стекло. К парадному подъезду бывшего Королевского дворца, давно перешедшего в государственную собственность, вела широкая, освещенная газовыми фонарями дорога, по обочинам которой росли пышные южные деревья неизвестной Максиму породы. Из дворца уже возвращались тарантасы с газетчиками – гость заметил трехногие основания фотоаппаратов, торчащие из окошек. Видно, на само празднество их по традиции не пустили, потому как даже несколько вечно голодных журналистов могут начисто лишить гостей аппетита, мечась от стола к столу и заталкивая в карманы бутерброды и фрукты.

Он поглядел на часы. Прием по случаю национального дольменского праздника, устроенный Послом, начался минут двадцать назад, и к этому моменту официальные речи, скорее всего, уже отзвучали.