Андрей Муравьев - Гроза тиранов

– А второй?

Карабарис спросил высунувшуюся было из повозки рабыню, но та уже юркнула обратно. От вида убийства и запаха крови ее замутило.

– Второй тоже хвастался? – арамбаши настаивал на ответе.

Ливка пискнула, что не слышала такого.

Сам Иззет лишь скулил что-то нечленораздельное.

– Говоришь, знают, где Айхан? – медленно уточнил старший Джанкович.

– Да! Да, господин! Знаю! В Рисане хозяин, но завтра в Котор пожалует. Будет невольниц продавать, да к завезенному товару прицениваться. Он собирался…

Карабарис прервал пленника. Кивок, и второй поток алой крови хлынул на пыль у ног.

На удивленный взгляд брата арамбаши лишь пожал плечами.

– Он тебя видел… И эта тоже…

Джанкович указал рукой на повозку. Один из гайдуков, осклабившись, достал нож и потянул на себя ветхую занавеску.

– Погоди!

То, что из-за него сейчас отправят на тот свет беззащитную девушку, взволновало Алексея.

– Погоди, брат. Она-то кто?

Карабарис пожал плечами.

– Рабыня. Невольница. Может, наложница. Тебе какое дело? Она видела тебя. Может описать, выдать…

Из-за занавески донесся всхлип и искренне-негодующие:

– Мы? Никогда!

Потемкин заступил дорогу гайдуку.

– Стой… Сколько вас там?

Ближайший разбойник отдернул занавеску.

В углу повозки скрутилась разговорчивая рыжая девушка, выдавшая Исмаила. Теперь она не казалась бойкой. В глазах пленницы застыл ужас, руки тряслись, взгляд метался между обступившими кочи [46]разбойниками. На дне повозки лежала совсем юная черноволосая смуглянка. Казалось, что девушка спит, но наметанный на страдания глаз заметил испарину на лбу, запекшиеся губы и неестественную позу.

– А с этой что?

Ливка, начавшая уже читать молитву, осеклась:

– Отходит… Ее предыдущий хозяин отхлестал до полусмерти. Айхану отдал, когда понял, что рабыня помрет.

Алекс всмотрелся в курносое полудетское лицо:

– За что?

– Говорят, бежать хотела… Дурочка.

Последнее слово было лишним. Потемкин нехорошо зыркнул на болтушку, та осеклась и закрыла ладошкой рот.

– Они тебя видели… – напомнил Петр.

– Я в гриме. Бороду поменяю, халат и не узнает никто.

Подписывать приговор двум беззащитным созданиям не хотелось.

– Как знаешь, – неожиданно легко согласился Карабарис. – Если уж на то пошло, то тебе сейчас не за чем уже идти в город. Мы знаем, где будет этот скобленный потрох завтра, там и порешим.

Он обернулся к бормочущей молитву девчушке.

– Сама откуда?

– Ливка я… Из Гловатичей… Это там, – она махнула в сторону моря.

– Знаю… – Карабарис думал. – Как в неволю попала?

– За недостачу деревни по жребию община отдала.

Петр хмурился.

– А не знаешь ли такого Пешту?

– Это из Мийовичей? Как же! Он мне двоюродным дедом приходится… – Ливка понемногу избавлялась от душившего страха.

– Все такой же рыжий?

– Да что ты! Он же седой, как лунь. Давно уже на седьмой десяток перевалил.

Карабарис кивнул удовлетворенно.

– С лодкой справишься?

Ливка подползла поближе.

– Отец – рыбак. Дед – рыбак. Не перевернусь.

– Вот и ладно, – арамбаши повернулся к пожилому гайдуку. – Бранислав тебя через горы проведет, даст лодку. Как-нибудь до своих доберешься.

Джанкович бросил на подол девушки пару серебряных кругляшей.

– Скажешь семье, что хороший человек выкупил. Да туркам не показывайся.

Глаза Ливки разгорелись. Она всхлипнула, кивнула и начала тараторить слова благодарности, но арамбаши уже шел прочь от повозки.

– А со второй что? – не понял Алексей.

– Все равно… Эта уже не жилец, – тихо буркнул брат.

Видно было, что дальше развивать тему ему наскучило.

Потемкин опрометью вернулся к кочи. В подол рыжеволосой девушки полетела еще несколько пазванчети. [47]

– Возьми ее с собой и постарайся выходить, – он указал на осунувшиеся лицо второй невольницы.

Ливка кивнула и прибрала монеты.

– Смотри, не обмани! Приеду – проверю!

Бранислав уже тянул мула вниз по дороге.

Алекс перевел взгляд с окровавленных скрюченных тел турок на отброшенную занавеску повозки, на сияющие глаза бывшей рабыни, на заостренный носик второй спасенной и улыбнулся. На душе стало легче. Будто вместо отобранных жизней подарил кому-то второй шанс.

Он смутился, поддел носком камешек на обочине и зафутболил его в зев обрыва.

Внизу искрилось и переливалось лазурное море, заросли кустарника в темной низине казались мехом какого-то сказочного зверя, нестерпимо ярко жарило полуденное солнце.

– Солнышко, солнышко жгучее. Колючки, колючки колючие, – промурлыкал он, круто развернулся и пошагал вослед уходящим в горы товарищам.

Потемкин не заметил, как при его словах дернулись плечи и задрожали веки избитой смуглянки.

– Я тебе помог?

Барис лишь удивленно посмотрел. Что еще хочет младшенький?

Алексей поглаживал ноющую руку. Лекарство венецианца оказалось удивительно действенным для восемнадцатого века, но затянувшиеся раны чесались, сросшиеся кости ныли, а от хромоты он и до смерти вряд ли избавится.

Помочь с разведкой была его инициатива. Барис, пытаясь вернуть память, достал как-то из схоронки оставленный младшим братом походный мешок. К удивлению, внутри оказался целый шпионский набор: несколько париков, накладные усы и бороды, краски, клей. Кроме средств, изменяющих внешность, там были и мелкие атрибуты перевоплощения: четки, кольца, бляхи, несколько писем с требованием оказывать содействие подателю, Коран с закладками, наборный пояс, потрепанная Библия с посеребренным крестом священника. В углу, завернутые в промасленный холст, лежали пузырьки с тщательно притертыми крышечками. Что внутри, Алекс не выяснял, но подозревал, что или снотворное, или отрава… Целый арсенал средневекового Джеймс Бонда. Только Астон-Мартина не хватало.

Алекс сам предложил брату помощь в поиске тех турок, которые так потрепали отряд Карабариса. Сидеть в деревне было скучно, окрестности он уже исходил, хотелось попробовать себя в чем-то серьезном. Белли намекал, что его отпуск не будет долгим, так что пора было набирать форму. Потемкин верил, что сумеет разобраться в способностях и обязанностях предыдущего обладателя тела. Для начала, необходимо было вернуть простейшие навыки. А что является основой для шпиона-нелегала? Конечно же искусство мимикрии.

Возможно, ему еще не следовало напрягать неокрепшее тело. Ведь неделю назад он не мог двигаться без костылей. Да и сейчас предпочитал для дальних путешествий спину ослика или мула. Ступать на левую ногу было неприятно, рука не слушалась, а спина и бок, истерзанные палачом, хотя и зарубцевались, но еще побаливали. Однако, слова старухи цыганки не оставила выбора.