Андрей Мартьянов - Время вестников

Германец попытался объяснить свое нежелание обзаводиться свитой дармоедов, запутался в аргументах и не на шутку рассвирепел. Мишель остался в искреннем недоумении – что вызвало у сотоварища такое раздражение? Он ведь хотел, как лучше…

В маленьком лагере жизнь английских подданных била ключом. Кто-то хлопотал около костра, где булькал котелок, кто-то возился с имуществом Мишеля. Снедаемый меланхолией Гунтер забрался в шатер, рухнув на изрядно потрепанный тюфяк и провалившись в полудрему. Раздающиеся поблизости голоса неразборчиво долетали до него, словно преодолевая водную толщу. Некоторые он узнавал даже сквозь сон – басок Мишеля, звонкий дискант его оруженосца, рявканье старшего конюха, бывшего сержанта в армии Старого Гарри… Несколько раз кто-то заходил в палатку и уходил, хлопая тяжелым входным полотнищем. Явившиеся де Фармер и Джентиле долго болтали вполголоса, сдавленно хихикая, точно парочка мальчишек. Фон Райхерт лениво подумал, не швырнуть ли в них сапогом, чтоб заткнулись, и приоткрыл один глаз. Похоже, близилась ночь, и под потолком шатра, как обычно, зажгли вставленную в слюдяной арабский фонарик свечу.

В следующий раз германец проснулся в полной темноте – от звуков яростной возни по соседству. Поначалу он не сообразил, снится это ему или происходит наяву. Кто-то надсадно хрипел, слышались глухие удары и сдавленные вскрики. Ему в бок с размаху врезалось нечто увесистое и тут же отдернулось. Пронзительно взвизгнул оруженосец Мишеля. Мессир фон Райхерт автоматически бросил ладонь к висящей на поясе кобуре. Вспомнил, что пистолета нет и быть не может – он хранится где-то на дне вьюков с личным имуществом барона Мелвиха. Зашарил руками под импровизированной подушкой, ища кинжал… Об его ноги снова споткнулись, и стало понятно, что без огня в охватившей шатер суматохе не разобраться.

Свеча то ли догорела сама, то ли была потушена. Под аккомпанемент побоища Гунтер лихорадочно искал зажигалку. Провернувшееся зубчатое колесико больно царапнуло палец. Колеблющийся огонек с трудом осветил ближайший кубический дециметр пространства. Борющиеся тени внезапно застыли. Что-то коротко хрустнуло – так мерзко, что звук дрожью отдался в зубах и костях.

– Э-э… – неуверенно подал голос барон фон Райхерт.

– Все живы? – спросил Джентиле. Германец повернулся на голос, пытаясь осветить трещащей зажигалкой как можно больший объем палатки. Взъерошенный оруженосец Мишеля, чуть пригнувшись, стоял у входа в шатер – с мечом в руках и явным намерением преградить путь любому злоумышленнику. Под ногами у него лежала продолговатая куча тряпья, из которой угловато торчала согнутая в колене нога. Неподвижная.

Сам нормандский рыцарь восседал около опорного шеста. Восседал верхом на ком-то, чьей голове он собственноручно придал удивительную способность вращаться во все стороны сразу. Мишель выпустил своего обмякшего противника и ошарашенно вытаращился на сотоварищей.

– Мессиры, что это было?.. Сплю себе преспокойно, и вдруг меня пытаются задушить…

– Не что, а кто, – поправил Гунтер, мимоходом поразившись, до чего спокойно он говорит. – Кажется, к нам ночью кто-то забрался. Может, вор. Может, убийца. Джентиле, что там валяется у входа, как раз у тебя под ногами?

– Симон, – отрапортовал мальчишка, перевернув покойника и мельком глянув в лицо. – Зарезанный. Сегодня была его очередь сторожить вход.

Последовав примеру оруженосца, де Фармер также провел быструю процедуру осмотра убитого им злодеятеля.

– Я его не знаю, – бодро оповестил рыцарь. – И герба на нем нет.

«Так тебе опытный ассассин и явится на дело, обвешавшись родовыми гербами», – желчно подумал Гунтер, но предпочел держать свое мнение при себе. Вместо этого он запалил от зажигалки свечу и тоже подошел посмотреть на убитого.

Человек как человек. Довольно молодой, явственный местный уроженец, одетый в поношенное и видавшее виды тряпье. Что называется, без особых примет. Из имущества при загадочном типе нашлись изогнутый кинжал византийской ковки – каким в крестоносной армии мог похвалиться едва ли не каждый третий – и очень тонкая веревка конского волоса, натертая чем-то скользким и дурно пахнущим. Скорее всего, салом. Один конец веревки оплетался вокруг колышка с примотанным к нему кусочком желтой ткани. Мишель долго разглядывал этот трофей с изумлением ребенка, впервые увидевшего механическую железную дорогу, а затем с решительным видом заявил:

– Завтрашний день я начну с того, что пойду и убью Дугала.

– Боюсь, мессир, госпоже Агнессе это не понравится, – совершенно серьезно заметил Джентиле. – Она совсем недавно вышла замуж. Вряд ли ей захочется так быстро превратиться в безутешную вдову.

– Я его не буду совсем до смерти убивать, – огрызнулся де Фармер, от волнения став несколько косноязычен. Поднялся на ноги и ожесточенно пнул мертвеца. – Гунтер, хочешь, побьемся об заклад? Горская сволочь что-то пронюхала, а нам, как всегда, ни единым словом не обмолвилась! Он наверняка знает, кто этот проходимец, зачем залез к нам в шатер посреди ночи и почему пытался меня убить!

– Интересно, только тебя или меня тоже? – меланхолично заметил фон Райхерт. – Кстати, у меня есть занимательный вопрос. Что станем делать с трупом?

Мишель и Джентиле переглянулись и с искренним недоумением уставились на германца.

– Выбросим, – твердо заявил де Фармер. – Причем немедленно. Или ты предлагаешь оставить его здесь до утра? Знаешь, мне как-то не очень нравится спать в обществе покойника!

– Ты собираешься лечь спать? – поразился Гунтер.

– Ну да, – удивился вопросу нормандец. – А ты что, намерен бдеть до утра?

«Средневековье, – в который раз обреченно подумал бывший обер-лейтенант. – У них не психика, а крепостная стена. Непрошибаемая».

Жеребец пал ночью. Без каких-либо предварительных признаков сразившей его болезни. Вечером был живой и здоровый гнедой фессалийской породы, бодро хрупавший отрубями из торбы. Наутро в загончике из тонких жердей лежала, отбросив нелепо длинные ноги, неприглядная раздутая тушка.

Мессир Ангерран де Фуа, собственник погибшей животины, после краткого дознания мимоходом двинул проштрафившемуся конюху в ухо – рука у старого рыцаря была тяжелая, и слуга еще два дня жаловался на звон в голове – и в полном недоумении признал:

– Ничего не понимаю. Отравился, что ли? Здоровый же был конь, всю Малую Азию прошел, а тут – на тебе…

Стоявшие рядом Мишель де Фармер и его бывший оруженосец сочувственно, как того требовала ситуация, закивали. Нормандец озадаченно пощелкал языком – мол, тайна сия велика есть. То Божий промысел, а Господь, как известно, призревает не только человеков, но и всякую тварь, бегающую, плавающую или летающую. Видимо, Он решил, что срок лошадиной жизни исчерпался и единым росчерком подвел под ней итог. А некий де Фуа остался без верхового скакуна и теперь будет вынужден срочно потратиться на нового.