Сергей Конарев - Балаустион

— Ты меня почти напугал, уважаемый. Всеми этими знамениями и оракулами. Но я — поклонник рационального мировоззрения, и ни разу в жизни не видел ни одного знамения. Ничего такого, чего нельзя было бы объяснить естественными причинами….

— Неверие губительно, — вздохнул Полемократ, с жалостью глядя на собеседника. — Мой глас, как вопль Кассандры, не долетает до сердец. Увы, я не могу спасти весь мир, только себя и тех, кто мне поверит. Что ж, ожидай своего знамения, несчастный, но не удивляйся, если им окажется свист топора у твоей шеи.

Мелеагр, уже вполне взявший себя в руки, собрался возразить, но в этот момент в кабинет ворвался молодой жрец-иерофор, тот самый, с выпученными глазами. На этот раз глаза его готовы были вывалиться на выложенный мозаикой пол, а перекошенное лицо разукрасили красные пятна.

— Господин архиаретер! Ужас и несчастье! — запричитал он. — Там, в переднем наосе! Скорее… Там….

— Что — там? — нахмурился, вставая, эфор.

— Беда… кошмар… идемте… — заикался служка.

Отчаявшись получить от него вразумительный ответ, эфор, извинившись перед посетителем, вышел. Мелеагр, заинтересовавшись, поспешил следом.

В мегароне храма галдящая толпа из жрецов и посетителей обступила что-то, находящееся недалеко от главного входа, по правой стороне.

— Дорогу архиаретеру! — крикнул кто-то.

Люди расступились, но этот проем тут же закрыла спина шагнувшего вперед Полемократа. Мелеагр не успел ничего разглядеть.

— Что здесь… — сделав несколько шагов, эфор остановился.

Над толпой висел гомон испуганных голосов. Одна из женщин всхлипывала и подвывала, другая вторила ей однообразными причитаниями. Несколько голосов, звучавшие громче всех, настойчиво требовали тишины.

Эфор обернулся.

— Мелеагр, ты здесь? — лицо Скифа стало еще более бледным, как будто его вымазали известкой. Тут Мелеагр, наконец, увидел то, что видели остальные, и позабыл об эфоре.

На широкой каменной полке, шедшей вдоль стены на уровне груди, с интервалом в несколько локтей были установлены бюсты знаменитых спартанцев. В основном мужчины, сплошь — известные полководцы и государственные деятели. Изображений женщин было немного, на этой стороне — и вовсе одно: бюст Тирсеи, матери прославленного спартанского царя Демарата. Мелеагр видел этот бюст, как и все прочие в ряду, краем глаза, когда полчаса назад проходил мимо. Тогда каменная царица выделялась среди соседствующих мужей только высокой прической и подчеркнутой мастером утонченностью и красотой черт. Теперь же….

…из ушей и рта гипсовой головы медленно и вязко истекала кровь.

Густая жидкость, прочертив багровые дорожки на щеках и подбородке бюста, натекла в приличную лужу на полке, и уже начала тяжелыми, клейкими каплями падать на пол. Да и сами черты лица, казалось, исказились, словно в страшной муке. На глазах Мелеагра правый глаз каменной головы вдруг проклюнулся быстро увеличивающейся багровой каплей, заполнился густой влагой, через пару мгновений зазмеившейся новым потеком по гладкой мраморной скуле.

Порученец по приватным делам затряс головой. Его рассудок еще искал рациональное объяснение происходящему, но сердце знало — знало! — что подобного объяснения не существует.

— Тебе нужно было знамение, недоверчивый господин Мелеагр? — зло воскликнул верховный жрец Полемократ, блеснув желтыми зубами. — Тирсея, прабабка Агиадов, дает его тебе. Беги, беги из стана приговоренных.

Впервые в жизни самообладание изменило холодному, словно мрамор, Мелеагру, сыну Фаилла.

И он побежал.

Эвдамид, хмурясь, глядел на стоявшего против него человека. Эфор Анталкид был внешне спокоен, а в уголках губ крылась обычная ироничная улыбка. Либо толстяк не знает, что стоит на краю пропасти, либо у него чрезвычайно крепкие нервы. Либо, третье, он знает что-то, чего не знает Эвдамид, и поэтому чувствует себя вне опасности.

Эта мысль молодому царю не понравилась, и он еще больше помрачнел. И выразил свое раздражение в небрежном жесте, разрешающем эфору сесть.

Анталкид с готовностью опустил увесистую заднюю часть туловища на внесенную рабами небольшую каменную скамью, накрытую расшитым покрывалом. Уселся, вздохнул, и тут же затараторил.

— Здоров ли ты, государь? Бледность твоего лица не есть ли признак телесного недуга? — несмотря на учтивый тон, это прозвучало как издевка.

— Благодарю, господин эфор, с моим здоровьем все в порядке, — сжал челюсти Эвдамид. — И каким бы оно ни было, полагаю, что его хватит до конца жизни.

— Ах, как я завидую молодости, — вздохнул Анталкид, делая вид, что не замечает тона Агиада. — В нашем стариковском возрасте здоровье — лишь небольшая пауза между двумя болезнями. А как, кстати, самочувствие твоей доброй матушки, благородной царицы Тимоклеи? В последнее время она редко посещает общественные собрания и праздники.

— Шумные сборища стали утомлять ее. Однако хворям она не поддается. Говорит, что не время болеть, когда недуг снедает государство.

— Мужественная женщина. И она, клянусь богами, права! — Анталкид картинно всплеснул руками. — Сколько событий принес наступивший год! В каком котле тревог мы варимся! Переговоры с Ахейским союзом, бунтующие граждане, завтрашний синедрион геронтов… С этим действительно трудно справиться без дружеской и искренней помощи, особенно… кхм… такому молодому правителю… Я рад, что ты, государь, решил пригласить для совета меня, человека, умудренного сединами. Уважение к мудрости старших есть банальность, зачастую вызывающая зубную боль у современной молодежи. Увы, любая истина банальна, и молодым следует сознавать, что ум — это то, что иногда встречается и у стариков.

— Однако людей привлекает энергия и ярость молодых. Я слышал, на днях твой советник Мелеагр оставил службу и предложил свои услуги Пирру?

Анталкид потемнел лицом — стрела попала в больное место.

— Объяснить это чем-либо другим, кроме внезапного помутнения рассудка, я не могу… — медленно ответил он. — Мелеагр, сын Фаилла, служил мне добрый десяток лет, был почти членом семьи и ушел внезапно, без объяснения причины. Как будто узнал, что дом мой поражен чумой. Авоэ, такие потери тяжело пережить, но время залечит эти раны. Эта измена — мое личное горе, и я переживу его сам. А здесь я, чтобы говорить о проблемах государства. Итак, государь мой Эвдамид, что бы ты хотел обсудить в первую очередь?

— Твои изменнические переговоры с римлянами, уважаемый Анталкид, — с готовностью отвечал Эвдамид. Испуг, промелькнувший на лице эфора, доставил Агиаду истинное удовольствие.

— Я говорю о той якобы тайной миссии, ради которой проконсул Нобилиор увязался за ахейской делегацией, словно репей за собачьим хвостом. Да еще и македонца с собой прихватил.