Сергей Конарев - Балаустион

— Прошу тебя, государь! — вскричал Анталкид. — Умоляю тебя — тщательнее подбирай выражения, когда говоришь о римлянах. Неверное слово может привести к большим осложнениям, даже у царя… Помни, что и у стен есть уши.

— Разумеется, — кивнул Эвдамид. — Уши твоих шпионов, господин эфор. Увы, в данное время большинство этих ушей разделено с головами, на которых держались. Каким образом? Очень просто — с помощью инструментов нашего «ремесленника» Харета. Попозже… мы передадим тебе твоих людей, и уж прости, что по частям. Так получилось — уж очень преданно они отрабатывали твое, гм, оговорился… я хотел сказать — римское золото. На досуге, господин эфор, попробуй пришить этим беднягам отделенные части и заодно попытайся убедить кого-либо еще шпионить во дворце Агиадов.

— Что ты такое говоришь, государь? — Анталкид поднес сжатые кулаки к губам.

— Забудь, — махнул рукой Эвдамид. — Я говорил о тайной миссии римлян.

— Но ведь… — бледный эфор с большим трудом взял себя в руки. — Но ведь она завершена… Договор с ахейцами подписан.

— Мой брат уже катался бы по полу от смеха, — поморщился царь. — Я более сдержан, и поэтому только усмехнусь. Неужели ты думаешь, уважаемый Анталкид, что кто-то действительно поверит, будто целью римского консуляра было способствовать утрясению разногласий между Лакедемоном и ахейцами? Похоже, ты как раз и относишься к людям, что отказывают другим в наличии ума. Великий Зевс, ну и неуважение! Ха, да соглашение о морских базах было бы подписано, даже если бы римлянин выступал против него — настолько оно назрело и было естественным. Для обеих сторон.

Анталкид пошевелился, глянул на ухоженные ногти лежавших на коленях рук, затем снова поднял взгляд на царя. Похоже, он уже вполне оправился от потрясения. Эвдамид с невольным уважением подумал, что толстый интриган превосходно держит удар.

— В таком случае, государь, — твердо проговорил эфор, — я не понимаю, о какой тайной миссии римлян идет речь.

В приемном зале наступила тишина — глухая и неприятная. Эвдамид молча сверлил толстяка взглядом, пальцы молодого царя впились в подлокотники трона.

— С некоторых пор я очень тебя не люблю, эфор Анталкид, — наконец, разлепил губы Агиад. — Тебя и тебе подобных, потому что вы заставляете меня делать поступки, которые мне противны, и которые в нормальных обстоятельствах я ни за что бы не совершил. Кроме того, ты меня унижаешь, считая глупее себя, и не понимаешь серьезности ситуации. Что ж, нужно развеять этот досадный туман.

Хлопнув ладонью по колену, Эвдамид решительно вскочил на ноги.

— Ясон, помоги господину эфору. Мы идем в подземелье, и он может поскользнуться на ступеньках.

Огромный, словно циклоп, и такой же одноглазый, лохаг Трехсот с волчьей ухмылкой приблизился к нервно закусившему губу эфору. На лезвии обнаженного меча номарга блистали солнечные блики.

Спустя четверть часа они были глубоко внизу, пятьюдесятью локтями ниже мозаичного пола первого этажа дворца. В царстве Харета царили обычные запахи сырости, гнили и страдания. И отчаяния, беспросветного отчаяния обреченных жертв.

Увидев царя, палач и двое его обезьяноподобных помощников переломились в глубоких поклонах. Эвдамид снизошел до легкого кивка.

— Принять нового «кролика», государь? — оскалился приободренный этим кивком Харет, плотоядно глядя на Анталкида. Палач редко покидал подземелье и вряд ли догадывался, что перед ним могущественный эфор Спарты.

— Пока еще не знаю, Харет, — усмехнулся царь, специально сделав многозначительное ударение на слове «пока». — На всякий случай будь наготове.

— Отпирай! — приказал Ясон, ткнув пальцем в сторону одной из камер. Харет повиновался, взволнованно звеня ключами.

Перед глазами присутствующих предстала отвратительная картина. Обнаженный худой человек был распят на стене, привязанный к железным кольцам. Ноги его не доставали земли, да он и не смог бы стоять на них, потому что колени несчастного были раздроблены и представляли собой гниющие черные опухоли. Еще одно кровяное пятно находилась в паху: мужской орган был отрезан, и запах, доносившийся из раны, был просто убийственным. Но самым жутким было зрелище безносого лица; из жуткой дыры, уходившей вглубь головы, сочилась и стекала по губам клейкая жидкость.

— Не узнаешь, добрый Анталкид? — Эвдамиду пришлось откашляться, чтобы его голос не звучал так хрипло. — Это — твой близкий советник, страстный любитель мальчиков по имени Леарх.

По знаку царя один из тюремщиков окатил прикованного узника водой из ведра. Тот дернулся и открыл глаза. Эфор развернулся, как будто собираясь убежать, но в проеме двери медным колоссом замерла фигура Ясона.

— Господи-ин Анталки-ид! — тонко, но совершенно отчетливо провыл узник. — Спаси, спаси-и-и, господи-ин Анталкид!

Несчастный задергался, словно пришпиленное к стене гигантское насекомое. Даже в неверном свете факелов было видно, как побледнел Анталкид. Эвдамид наблюдал за ним с мрачной жестокостью.

— Перед тобой, милосердный господин эфор, находится продукт твоего тишайшего преступления, твоего вкрадчивого заговора, твоего невероятного неуважения к правящему дому. Взгляни на плоды рук своих. Ты толкнул этого человека в силки лжи, понудил его к подлейшим деяниям. И обрек. А ведь он считал тебя другом и благодетелем….

— Спаси-и! Заклинаю! — без умолку верещал Леарх. Его резко очерченные губы кривились и дергались. Внезапно из кровавой дыры в паху закапала, потекла по ногам влага. Присутствующих окатило новой волной смрада. Анталкид из бледного сделался зеленым. Эвдамид отодвинулся, уверенный, что эфора сейчас вырвет.

Он ошибся. Толстяк несколько раз судорожно сглотнул, но удержал рвущееся наружу содержимое желудка.

— Зачем… ты мне это показываешь, государь? — не поворачивая головы, обратился он к Эвдамиду.

— Чтобы ты уразумел, господин эфор, что твои кривлянья неуместны, — грубо ответил Эвдамид. — Ты кичишься своим миролюбием, стараешься казаться веселым чудаком, и исподволь творишь зло. Этот человек — не единственный, кто пострадал в результате твоих деяний. В соседней камере висит такой же. Совсем юный ложный продавец пирожков, которого ты нанял… сам знаешь, для чего. Желаешь взглянуть?

— Нет, — помотал головой Анталкид, не отрывая взгляда от искаженного нечеловеческим страданием лица узника.

— Твои люди рассказали все, что знали, а знали они достаточно, чтобы ты мог если и не занять их место на стене, то, по крайней мере, отправиться в изгнание.

Анталкид молчал, кусая губы.

— Господи-ин, — мольба в голосе Леарха резала почище пилы.

— Что я должен сделать, чтобы это… прекратилось? — выдохнул эфор.