Сергей Конарев - Балаустион

Парень явно «накручивал» себя, стараясь казаться храбрым. Леонтиск шагнул к нему, стараясь не расплескать вскипевшую в груди пенную ярость.

— Пришел час расплаты, Ипполит — за тот день, когда вы заманили в ловушку меня и моего друга-афинянина (Леонтиск собирался сказать «человека, которого вы считали моим другом», но вовремя вспомнил о присутствии Галиарта). Мы спешили на встречу с девушками, но вы схватили их, заменив бессовестной сучкой-амазонкой, которая завлекла нас обоих в ловушку. Я лишился руки, — Леонтиск взмахнул культей перед носом «белого плаща», — но выжил, спасся, в отличие от моего друга и ни в чем не виновных девчонок, которых вы, ублюдки, изнасиловали, а потом убили!

— Клевета! Не было ничего такого! — завопил Ипполит.

— Не ври, мразь! — дрожа от ненависти, Галиарт врезал пленнику кулаком по скуле. Тот отлетел, ударился о стену, но устоял на ногах.

— Нет смысла запираться, Ипполит, — прошипел Леонтиск. — Эвном во всем признался. И ты сознаешься, тля.

— Ты потому такой храбрый, лягушонок афинский, что у меня руки связаны, — Ипполит глянул зверем, сплюнул кровью. — Если бы было не так, я бы придушил тебя, как и ту сучку.

— Тебе представится возможность подтвердить свои слова, Ипполит, — покачал головой Леонтиск. — Потому что мы пришли убить тебя.

— Что? — заморгал белесыми глазами «белый плащ».

— Мне жаль, правда. Из леотихидовских ты казался мне не самым пропащим.

— Но… если вы меня убьете, вам придется ответить за это, клянусь….

— Не больше, чем за всех других, — отвечал Галиарт, открывая дверь. — Кроме Харилая, наши убили еще одного. С тобой вместе будет трое. Надеюсь, оптом вы пойдете дешевле. Пирр Эврипонтид будет царем, и не позволит, чтобы нас засудили.

— И это все — из-за каких-то шлюх? — завопил Ипполит. — Они ведь были дочками грязного перийока! Эй, ребята, ну давайте договоримся. Я уплачу семье пеню за убийство, и вам серебра насыплю….

— Замолчи, погань, — вздохнул Леонтиск. — Хватай его, Галиарт.

Заткнув Ипполиту рот куском оторванной от хитона Харилая материи, «спутники» поволокли его в задний перистиль, откуда, как надеялся Леонтиск, шум не достигнет ушей Фебида и его свиты. По пути, хвала богам, никого не попалось — все эврипонтиды находились на втором этаже — кто-то охранял окна, кто-то вместе с эфором слушал откровения Эпименида. Слуги, выпущенные «спутниками» из комнаты, где их заперли «белые плащи», по дружескому совету Феникса, высказанному в свойственной ему манере, спрятались в подвале.

— Вообще-то, урод, полагалось бы зарезать тебя, как жертвенную козу, — прошипел Галиарт, когда все трое оказались в квадратном зале крытого внутреннего дворика. — Но Леонтиск, благородный придурок, решил, что раз мы давно тебя знаем, то обязаны дать тебе возможность умереть с мечом в руке — как истинному спартанцу. Каковым, по моему мнению, ты не являешься.

— И вы, конечно, храбрецы, нападете на меня с двух сторон, заколете, а потом будете похваляться друг перед другом своим великодушием? — фыркнул Ипполит, чей рот был снова свободен. В его плутовских глазах Леонтиск уловил вспыхнувший огонек надежды.

— Тьфу ты, мешок с дерьмом! — сплюнул Галиарт. — Вы, белые крысы, не дали бы никому из нас и такой возможности. Мы же самую малость благороднее вас, и потому удивим тебя еще больше. Будешь биться сначала со мной, потом с ним, если одолеешь меня, — неожиданно даже для себя сказал сын наварха. Он понимал, что слова «белого» — уловка, но ничего не мог с собой поделать.

Ипполит глянул недоверчиво, как видно, подозревая подвох.

— Почему это ты первый? — искренне возмутился Леонтиск. — Я не меньше твоего хочу пустить кровь этому шакалу, и ты не лишишь меня этой возможности.

— Но твоя рука….

— Я неплохо научился управляться левой. Дни в Гитии были бы бесконечными без этих упражнений.

— Не….

— Давайте я выберу, кто пойдет первым, — предложил Ипполит.

— Еще чего не хватало! — вспылил Галиарт. Он не сомневался, что «белый» выберет Леонтиска, который все еще явственно страдал от нанесенного Горгилом увечья. Все это начало напоминать какой-то идиотский фарс, а дело между тем шло о смертельном поединке. — Бросим жребий, пусть боги решат!

— Идет, — афинянин вытащил из пояса серебряную аттическую драхму. — Сова — иду я, Афина — ты.

Леонтиск подбросил монету в воздух, коротко глянул на Галиарта, усмехнулся, протянул руку и — промахнулся. Белый кружок, пролетев мимо ладони, заплясал на плитах пола. «Плохи дела, — мрачно подумал Галиарт, глядя как товарищ медленно, неловко отведя поврежденную руку, нагибается, чтобы поднять монету. — Боги, выберите меня!».

Но когда Леонтиск, держа монету двумя пальцами, торжествующе показал ее другу, тот понял, что боги не услышали его слов — или решили в очередной раз позабавиться над чаяниями смертных: серебряная сова глядела вверх безразличными круглыми глазами.

— Проклятье, — пробормотал Галиарт под нос, подходя к Ипполиту, чтобы развязать тому руки. Сын наварха был зол на себя, ему бы следовало настоять на том, чтобы сойтись с насильником первому. Леонтиск едва оправился от раны, и вряд ли он, правша, за столь короткий срок хорошо научился владеть левой. А ведь сражаться ему придется со здоровым молодым спартанцем, имевшим за плечами агелу и несколько лет службы в элитном отряде Леотихида. Увы — изменить что-то, не оскорбив смертельно друга, было невозможно.

— Как я смогу уйти, даже если убью вас обоих? — поинтересовался Ипполит, растирая освобожденные от веревки запястья. — Дом ведь кишит вашими головорезами.

— Вылезешь в окно, — Леонтиск указал мечом на одно из небольших квадратных световых оконец, находившихся почти под потолком. — Высоковато, конечно, быть может, даже ногу сломаешь, когда прыгнешь. Зато останешься жив. Но не очень на это рассчитывай — я намереваюсь вспороть тебе брюхо, ублюдок.

Ипполит расхохотался сквозь зубы.

— Держи, весельчак, — Галиарт бросил ему под ноги меч. «Боги, я собственными руками отдал ему оружие, которым он убьет моего друга. В какую же ловушку загнало нас наше идиотское мальчишество!» Галиарт знал, что никогда не простит себе, если Леонтиск погибнет. Дурные предчувствия, его вечная проблема, опутали сына наварха, как змеи Лаокоона. Уговаривая себя плюнуть на честь, вмешаться и положить конец этому безумию, Галиарт отошел к стене, полируя вспотевшей ладонью медную пряжку ножен.

— Арей! — боевой клич Спарты в устах Ипполита прозвучал, как воронье карканье.

Клинки сошлись, залязгали, затянули древнюю песнь смерти.

Ипполит нападал резво и решительно, не считая, видимо, однорукого афинянина достойным противником и желая покончить с ним поскорее, чтобы сохранить силы для второго поединка. Леонтиск, к радости Галиарта, держался достойно: не торопясь атаковать, он держал оборону — спокойную, уверенную и непробиваемую. Разумеется, относительно непробиваемую — пару раз у Галиарта обрывалось сердце, когда стремительные атакующие комбинации «белого» едва не достигали цели. Сын наварха едва сдерживался, чтобы не крикнуть «Берегись!» или «Держи верх!», зная по опыту, что подобные выкрики во время боя больше отвлекают, чем приносят пользу.