Сергей Конарев - Балаустион

Другая часть воспламененного люда направилась ко дворцу Агиадов, его цитаделью предательства почитая. Здесь толпе, водительствуемой эфором Полемократом, а также соратниками Пирра Эврипонтида Лихом, сыном Эолая, и Фениксом, сыном Термолая, противостоял царский отряд Трехсот. Эврилеонт, Отряда славный военачальник, номаргов повел самолично и оттеснил граждан, большинство коих были неоружны, от ворот. Спартанцы требовали, чтобы царь Эвдамид вышел к ним и ответил на обвинения, но услышаны деспотом не были».

— Кого защищаешь ты, закосеневший в муштре солдафон, безумный слепец? Человек, которому ты присягал — изолгавшийся и бессильный злодей, подлый выродок известного своими преступлениями отца. Эти люди извратили сами основы государства Лакедемонского, предали его иноземцам, привели город к чудовищному моральному упадку!

Верховный жрец, поднятый на плечи окружавшими его людьми, вещал истово, как на проповеди. Лицо Скифа раскраснелось от возбуждения, волосы растрепались, изо рта летели брызги слюны. Номарги медленно наступали, и толпа, теснимая стеной вороненых щитов и безукоризненным рядом копейных острий, подавалась — нехотя, упираясь и злобно ворча. Вознесенный над головами эфор время от времени, теряя равновесие, опирался рукой на державшие его крепкие плечи, но не прекращал ораторствовать, вперившись слезящимся взглядом в мрачную конную фигуру гиппагрета Эврилеонта, возвышавшуюся за передней линией Трехсот. Зычный голос жреца грохотал, наливаясь исступлением:

— Грянул час Балаустиона, цветка крови! Разве не зришь ты, что дрогнули плотины, открылись врата и воды стихии низринулись в одурманенную скрытым пороком и ложным покоем долину? Разве не слышишь ты гласа богов, возвещающих о конце старого века? Разве не тревожит твоего носа непереносимое зловоние — то гниют трупы врагов Освободителя. Ты тоже желаешь быть пожран червями, Эврилеонт?

— Совсем спятил старый бормотун, клянусь богами, — пробормотал под нос, облизав внезапно пересохшие губы, гиппагрет. Передернув плечами, чтобы прогнать мурашки, пробежавшие по плечам сотней холодных лап, добавил, уже громко:

— Первая линия, двойной шаг! Эномотии четвертая и седьмая — на фланги, держать строй. При сопротивлении — колоть без жалости. Чтобы через четверть часа и духу этих бунтовщиков на площади не было!

Усилием воли гиппагрет заставил себя перестать воспринимать распевное волхование Полемократа, но тут же его слуха достиг другой голос — молодой и исполненный угрозы. Высокий молодой муж с костистым худым лицом, украшенным загнутым вниз носом-клювом, громко прокричал, потрясая кулаком:

— Мы уйдем ненадолго, Эврилеонт, и вернемся с оружием. Проклятым Агиадам не удастся отсидеться за вашими спинами.

Толпа вторила тысячеголосым кровожадным рыком.

Старый воин сжал тяжелые челюсти и обеспокоено покачал головой — что происходит в этом городе? Какие бесы вселились в законопослушных и дисциплинированных спартанских граждан?

«Неудачи сии не укротили, а скорее усилили ярость граждан, и бросились они по городу, нападая там, где не могли встретить крепкой обороны. Одним из первых был убит эфор Гиперид. Наемные охранники его разбежались пред грозным ликом людской стихии, подступившей к Красному дворцу. Ворота эврипонтидам открыли собственные рабыни эфора, и они же, как утверждают многие, забили своего хозяина плетьми. Красный Дворец подожжен был и сгорел дотла, и целые сутки доносился из-под дымящихся руин крик пленников Гиперида, погребенных заживо в подземельях».

Даже сквозь толстые стены особняка доносился гул разъяренной толпы и грохот раскачиваемых сотней рук ворот.

— Скорее, мой дорожный плащ, из тех, что попроще, и шляпу, — бросил Гиперид, не оборачиваясь, явившимся на зов управляющему и его сыну. Дрожащие пальцы эфора шарили в шкатулке, перекладывая остатки камней в кожаный кошель. — Ты, Хилон, беги на конюшню и приготовь лошадей.

Плечистый Хилон не пошевелил и бровью. Сверху вниз глянув на отца, чей рубец на месте уха налился алым от прилившей крови, парень шагнул вперед, молча схватил эфора за шею и повалил на колени.

— И-и-и! — тонко завизжал Змей, корчась в могучих руках. — Измена! На помощь!

Некому было ответить на этот призыв — критские охранники эфора (лакедемонянам он не доверял), подтверждая дурную славу своего племени, послушали доброго совета уносить ноги.

Хилон рывком развернул олигарха лицом к отцу. Управляющий взглянул в лицо былому мучителю скорбными глазами, помедлил, наслаждаясь его ужасом, затем шагнул к двери и резко распахнул ее. На пороге с лицом богини Мщения стояла Зилла.

— Узнаешь, господин? — она продемонстрировала Гипериду то, что держала в руках — плеть с черной рукоятью и узким языком хлыста.

— Ты посмеешь, шлюха? — просипел эфор и дернулся, но Хилон держал его крепко.

— Боюсь, что да, господин, — улыбка несостоявшейся вифинской принцессы была похожа на оскал. Она шагнула вперед и с оттягом хлестнула хозяина по лицу. Тот завыл. Управляющий, подбежав, схватил эфора за одну руку, сын взял другую, и так, распяв, они удерживали его, в то время как Зилла с остервенением полосовала плетью. Это продолжалось долго: летели мелкие брызги кармина, девушка в исступлении работала хлыстом, Змей сначала визжал, потом стонал, а после и вовсе затих, бессильно обвиснув на руках истязателей.

Наконец, они отпустили его и костлявое тело Гиперида тяжко упало на пол.

— Поди открой ворота, — молвил отец сыну, не в силах оторвать взгляда от распростертого на полу окровавленного человека. — Я соберу наши вещи.

Когда мужчины вышли, девушка, тяжело дыша, опустилась на колени и сорвала с эфора иссеченную одежду. Вставив рукоять плети хозяину в зад, Зилла надавила на нее, что было сил.

Последнюю пядь толстого черного древка она забила сандалией.

«Гиперида товарищ, эфор Архелай по прозвищу Медведь, спасся чудом. Когда толпа ворвалась в его особняк и начала погром, он приказал одному из рабов наскоро обрить ему бороду. Никем не узнанный, эфор вышел с заднего хода и смешался с толпой, и после объявился в Сикионе. Семья его подверглась надругательству, дом был разграблен.

Последний из эфоров, Анталкид, нашел прибежище в покоях консуляра Фульвия и был уверен, что сумеет покинуть город, пользуясь римлянина защитой (первые из иноземцев на исходе дня, посовещавшись меж собой, приняли решение оставить Спарту, в коей разгорелся столь внезапный и опасный мятеж). Той же ночью, собравшись в спешке великой, сборное посольство ахеян, и с ними делегации римская и македонская, выступили из Персики и улицей Феомелидой поспешили из города прочь. Священная Мора сопровождала иноземцев, дабы им не могло быть причинено обиды. Вследствие своей многочисленности процессия иноземцев сильно растянулась, и обстоятельством сим воспользовались сторонники Эврипонтидов, горевшие к иноземцам ненавистью неистребимой. Более двух сотен спартанцев, по большей части молодые люди, напав на колонну неожиданно, надвое разорвали ее и со всей решимостью пустили в ход оружие. Преторианская стража сомкнулась вкруг консула и доблестно отражала натиск лакедемонян в течение той четверти часа, в кою подоспела на подмогу Священная Мора. Особенно отличился центурион Ралла Валерий — сражаясь без щита, он заколол полдюжины нападавших, но получил жестокую рану и был брошен своими, посчитавшими его мертвым. Сам консул не пострадал, но из его спутников многие были схвачены, среди прочих и эфор Анталкид, в общей свалке не успевший схорониться за спасительными щитами преторианцев».