Елена Хаецкая - Звездные гусары

Двумя следующими объектами моих наблюдений стали наши рабочие, Долгушин и Семыкин, замечательные лишь тем, что у себя на родине, в Вологодской губернии, они были горькими пьяницами. Вам это наверняка неизвестно, но торговый дом “Балясников и Сыновья” имеет контракт с одним из религиозных обществ Попечения о трезвости и время от времени берет на перевоспитание самых безнадежных участников этого сообщества. Отправив Долгушина с Семыкиным на другую планету и поместив их в лагерь, где все разговоры ведутся только на ученые темы, а алкоголя, пригодного для пития, нет в заводе, общество Попечения о трезвости рассчитывает полностью исцелить их от несчастного недуга.

Метода это действенная и применяется уже много лет с неизменным успехом. Добавлю также, что “Балясников и Сыновья” ничего не платят этим работникам за их труды, а напротив, получают денежное вознаграждение от сообщества трезвенников; двойная выгода – нет, тройная! Ибо не будем забывать о пользе, которую принесет миру исцеление этих двух несчастных.

Обязанности Долгушина с Семыкиным заключаются в том, чтобы всегда быть на подхвате, в готовности поднять эту тяжесть, перетащить ту, поставить указанную “фиговину” в нужное место или же передвинуть ее, куда покажут. Работа неквалифицированная, но необходимая! Кроме того, они прибирают на территории и вообще следят за чистотой.

Речь их отличается крайней невнятностью, как будто каждый держит во рту по две очень горячих картофелины и в таком положении пытается говорить. Однако это, опять же, к лучшему, поскольку разговор обоих вологодских уроженцев пересыпан таким количеством непристойных выражений и слов, что только диву даешься. Впрочем, нрав у обоих беззлобный.

Помимо уже указанных членов нашего небольшого кружка здесь имеются супруги Волобаевы, Сергей и Екатерина. По непонятной для меня причине Катишь (как Вам нравится такое прозвище?) именует своего мужа не иначе как Ласкарь – очевидно, полагая, что это слово обозначает человека, склонного к ласкам, в то время как оно является именем какого-то из византийских императоров. Впрочем, не берусь судить о степени образованности Катишь – возможно, ей это также известно, но в своих обращениях к супругу она прибегает к так называемой “народной”, или “ложной”, этимологии.

Катишь и Ласкарь чрезвычайно молоды, даже на мой взгляд, – им лет по двадцать с малым, оба они недавно закончили обучение в столичном университете по курсу биологии и выехали на Этаду в качестве лаборантов. Бо́льшая часть их жизни протекает в лаборатории – просторном приземистом здании посреди нашего лагеря (домики, где все мы обитаем, составляют как бы забор или, по-военному говоря, периметр). Катишь отличаешься чудовищной неряшливостью, что почти совершенно уничтожает ее природную миловидность: одежда этой молодой особы всегда так засалена, что мне остается лишь изумляться силе ее врожденного экзистенциализма. Ибо без экзистенциализма немыслимо до такой степени испачкать комбинезон с водо-, грязе– и пылеотталкивающим покрытием. Серые волосы Катишь, заплетенные в две короткие худосочные косички, болтаются на висках, обрамляя кругленькое лицо с широко раскрытыми, бледными глазами. Некая мысль постоянно бороздит чело Катишь, отчего на нем всегда тонкой рябью пробегают морщинки; но что это за мысль – дано знать только Ласкарю.

Сергей “Ласкарь” Волобаев (таков его полный императорский титул) представляет собою омужествленный вариант Катишь, то есть он повыше ростом, менее округл и говорит более низким голосом; все прочие характеристики у него точь-в-точь сходны с жениными.

Главной их заботой является подготовка препаратов для исследования, поэтому они постоянно что-то перетирают в ступках, делают срезы, состязаясь между собою (чей срез тоньше и т.п.), раскладывают пинцетами “предметные стекла” – словом, живут полной жизнью.

Кажется, мои живые картинки успели Вас утомить. Я и сам несколько утомлен ими, но что поделать! Скука довлеет, и злословие становится моим единственным развлечением. Как многие привлекательные молодые девушки Вы, наверное, задаетесь вопросом: откуда берутся старые девы со всем характерным для них набором пороков – любопытством, пересудами, осуждением, злопамятством, узостью интересов и т.п.? Я тоже прежде спрашивал себя об этом (хотя никогда и не был привлекательной молодой девушкой). Что ж, теперь я знаю ответ.

Как прекрасны молодость и свежесть! Но все это вянет под воздействием скуки и ограниченности пространства. И если не появится в самом быстром времени некто, способный прорвать эту оболочку и вывести девицу на свет, из нее разовьется старая дева, всем недовольная и наблюдательная лишь для того, чтобы заражать самый воздух вокруг себя миазмами своего недовольства.

Это мой портрет, дорогая Стефания. И потому на сегодня заканчиваю мое ужасное письмо.

Дорогая Стефания!

Из-за того, что сезон дождей затянулся, почтовой “кареты” до сих пор нет, поэтому – больше от нечего делать, чем в действительности полагая, что могу Вас этим развлечь, – пишу второе послание вслед за первым.

Вчера у нас был небольшой праздник в честь двойных именин: Сергия и Вакха. О Сергии (Волобаеве) я уже Вам рассказывал; остался последний из моих нынешних товарищей, которого я Вам еще не представил, и его имя Вакх, а служит он при экспедиции поваром. Так что обед, можете не сомневаться, был приготовлен на славу – у меня до сих пор тяжесть в желудке.

(Я долго колебался, писать ли последнюю фразу: в письме к другу она уместна, но совершенно невозможна в послании к девице; поразмыслив, я счел, что Высочли бы меня недостойным дружбы, если бы я уклонился от упоминания подобного факта.)

Итак, мы объелись, и Семыкин, выкатив налитые кровью глаза, объявил, что обжорство служит к опьянению гораздо страшнее, нежели бутыль водки винтом или десять кружек пива в жаркий день, когда солнце “эдак шпарит по затылку”.

С точки зрения нравственной Вакх представляет собою точную пару к г-ну Пафлагонову (начальнику экспедиции, если помните); но только г-н Пафлагонов властвует над всеми и вся, а Вакх – только над областью кухни и продуктов. Вы можете работать спустя рукава или говорить гадости, – со стороны Вакха все это сойдет вам с рук; но упаси вас Боже прикоснуться к чему-либо из продуктов без санкции Вакха! Да если вы даже сухарик из мешка украдете – Вакх непременно об этом прознает и поставит на вид.

Он чрезвычайно обидчив и блюдет свою абсолютную власть на кухне еще более ревниво, нежели султан следит за нравственностью вверенных ему Аллахом одалисок.