Елена Хаецкая - Звездные гусары

Взывать в подобных случаях к рассудку бессмысленно, стрелять – означает убить сразу обоих полезных членов общества, ввязываться в битву самому – верный способ быть убитым, а до пожарного крана было довольно далеко. Поэтому я принял единственно возможное решение и начал забрасывать их камнями и кусками сырой глины.

Поначалу они не проявляли никакой чувствительности к граду ударов, сыпавшихся на них из воздуха, но затем болевые импульсы наконец завершили свой неспешный променад по нервным окончаниям воспитанников общества Попечения о трезвости, и они с глухим злобным рычанием обратились на меня.

Я же навел на них лучевой пистолет и объявил им об аресте. Пребывание под стражей хоть и замедлило работы по перемещению брошенного ими ящика из точки “А” в точку “Б”, зато благотворно сказалось на поведении обоих наших рабочих.

– Мы решили разобраться по-тихому, – объяснял мне потом Семыкин совершенно дружески. – А вы сразу камнями кидаться!.. Нехорошо как-то, без уважения.

– Что значит – по-тихому? – изумился я, как мне представлялось, справедливо. – Что же тогда, по вашему мнению, будет громко?

– А если бы мы словами! – ответил Семыкин, глянув недоуменно. Очевидно, его изумляла моя недогадливость. – Здесь все-таки дамы.

Я решил не спрашивать, что такого сделал Долгушин, чтобы набрасываться на него с кулаками. Предоставил дальнейшие разговоры “по душам” господам из общества Попечения.

Долгушин после ареста выглядел еще более опечаленным, нежели его собрат, и на мой участливый вопрос отвечал угрюмо, что не представляет себе, в каких выражениях описывать происшествие в своем дневнике.

Так для меня открылась еще одна сторона их работы над собой: оба они, невзирая на общую малограмотность, принуждаемы были к ведению дневников. Привычка эта, впрочем, полезная; недаром и многие девицы ею страдают! Я давно для себя постановил: гляди, как делают девицы, и поступай сходно – не прогадаешь.

Вообще же сходство между девицами и военными всегда было для меня очевидно: и те, и другие вынуждены подчиняться старшим, и у тех, и у других сильно развита внутренняя жизнь; кроме того, они чувствительны, таятся, ходят стайками, следят за модой, боятся не быть “как все”, переписывают в тетрадки стихи, подписывают друг другу карточки, суеверны и строго придерживаются однажды заведенных традиций. Возможно, Вы назовете еще несколько общих черт, но и перечисленных довольно для подтверждения моего вывода!

Интересно было бы сравнить дневник Долгушина с дневником какой-нибудь кисейной барышни, не находите? Какое различие – при всем сходстве занятия! И все-таки целью этого занятия будет приближение внутреннего мира Долгушина к внутреннему миру барышни. Бывший пьяница учится отслеживать движения своей души и приставлять к каждому помыслу по часовому с ружьем. Какая тяжелая работа!

Если уж помыслы преследуются и изгоняются, то что сказать о столь безобразном и, главное, манифестированном явлении, как драка!.. Ужасно, не находите?

Смеетесь ли Вы сейчас или с озабоченной миной покусываете губку? Я пытаюсь представить себе Ваше лицо, милая Стефания, а вижу лицо Татьяны Николаевны с осуждающим взглядом и поджатыми губами. Она ведь даже не поцеловала меня на прощание. Очень была сердита, и мысль об этом меня угнетает. Надеюсь, сейчас она смягчилась и даже плачет по ночам. Если плачет, непременно сообщите мне, меня это известие чрезвычайно утешит.

Я так откровенен с Вами насчет моих сердечных дел! Надеюсь когда-нибудь встретить с Вашей стороны подобную же откровенность.

Однако я увлекся и не рассказал о чудачестве господина Волобаева. Он решил предаться, так сказать, совершенно первобытному образу жизни. Некоторое время он развивал идеи насчет того, что жене надлежит сидеть в пещере и поддерживать домашний очаг, а мужу – ходить в джунгли на охоту и приблизительно раз в неделю убивать по мамонту.

В сообществе нашем, где научный отдел возглавляет женщина, такую речь сочли “изумительно глупой” (г-жа Шумихина) и “вопиющей неделикатной” (г-жа Колтубанова).

Что до господина Пафлагонова, то он высказался еще более определенно:

– Так нынче этому в университетах обучают – как поскорей одеться в звериные шкуры и с дубинкой в руке удрать в джунгли? Вот уж не знал! И что, много заплатили Ваши родители за подобное обучение?

Согласитесь, преядовитое высказывание! Обличаемый со всех сторон за свою откровенность, г-н Волобаев совершенно смутился и опустил голову, однако не подумайте, что он сдался! Отнюдь! Наш новоявленный неандерталец в очках сконструировал арбалет (типическое оружие для охоты на мамонтов) и объявил о предстоящем испытании.

– Вам как начальнику службы охраны это было бы интересно, – добавил он, глядя на меня в упор.

Я понимал, что ему необходима публика и что публика эта не может ограничиваться одною Катишь: такое невнимание было бы слишком болезненным для его самолюбия. Поэтому ответил:

– Полагаю, мне необходимо убедиться в том, что это оружие не опасно.

Он так и вспыхнул:

– Для чего же конструировать неопасное оружие? Вы меня, батенька, чрезвычайно изумляете!

– В мамонта трудно промахнуться, – сказал я (подозреваю, что невпопад). – Да проще всего угодить человеку в глаз и выбить. Нарочно целиться – ни за что не попадете, а вот по случайности – это запросто.

Он назначил время испытания и ушел, прибавив:

– Раз вы такой подозрительный, приходите непременно.

Я пошел к Долгушину с Семыкиным и приказал им также быть на испытаниях. “Потом запишете свои ощущения в дневник”, – прибавил я. Они, кажется, приняли этот довод с благодарностью. Я понемногу расширяю таким способом их кругозор, и от наблюдений за собой они постепенно переходят к наблюдениям вообще; если так будет продолжаться и далее, то их дневники когда-нибудь опубликуют в качестве неоценимого документа нашей экспедиции!

Во время испытаний г-н Волобаев сперва стрелял в дерево и даже один раз попал, а две стрелки улетели в густую чащу и там сгинули. Если их не утащили царевны-лягушки, то уж не знаю, что на сей счет и думать.

Выдергивая уцелевшую стрелку из ствола, Волобаев сказал мне:

– Я вот размышлял насчет того, что вы сказали, Иван Дмитриевич. И знаете что? У кого на глазах очки – тому вообще не след бояться, потому что стекла весьма прочны и защитят глазное яблоко даже от стрелы.

– Я бы не был так уверен, – возразил я.

Он рассмеялся с легкой ноткой презрения.

– Возьмите мой арбалет и стреляйте прямо мне в глаз. Да не бойтесь же! Вы ведь военный, не промахнетесь.

Я взял арбалет – он оказался довольно тяжелым и, следует отдать должное нашему лаборанту, сделанным на славу, – и опустил его.