Елена Хаецкая - Звездные гусары

– Коли такой застенчивый, так нечего вам делать на муниципальном жалованье! – сказала, вися на трубе, Стефания. – Смущают его!.. Больно вы нежный для дворника!

– А вы больно разговорчивы, – не остался в долгу дворник. – Ну, слезайте!

– Мне никак, – созналась наконец Стефания. – Я боюсь вниз, а наверху крепления нет.

– Безобразие! Могли бы следить за креплениями! – опять возмущенно заговорила Татьяна Николаевна.

– Снимите меня! – закричала Стефания. – Она шатается!

Дворник плюнул и ушел за приставной лестницей.

Тут окно на третьем этаже распахнулось, и оттуда высунулась лохматая голова Кокошкина.

– Хватит шуметь! – страдальчески произнесла голова. – Сколько можно! У человека виски разламываются…

– Петр Андреевич! – обрадовалась Татьяна Николаевна. – А мы к вам стучим-стучим, вы не отворяете, и денщик ваш ровным счетом ничего не знает…

– Каналья! – сказала, исчезая в окне, голова Кокошкина.

Стефания величаво спустилась по подставленной лестнице, которую держал дворник, и на прощанье одарила его гривенником.

– Вот вам за труды, – молвила она. – Присовокупите к муниципальному жалованью.

С этим сестры Терентьевы опять вошли в дом и проникли наконец на квартиру Кокошкина.

Кокошкин в растерзанном халате, тяжко похмельный, стоял посреди и угрюмо смотрел на них, а Татьяна Николаевна, приподняв брови, озирала открывшийся ей беспорядок. Стефания уселась на подоконнике и выглянула во двор.

– Высоко! – сказала она. – Хорошо, что меня сняли. Могла бы повредить себе что-нибудь при падении. А что вы заперлись и не отвечаете? Мы ведь должны были вчера встретиться на аэродроме и вылетать.

При последних словах, таких простых и произнесенных так бесхитростно, лицо Кокошкина передернулось, точно от сильной боли. Татьяна Николаевна со строгим лицом села в кресло возле окна и открыла фрамугу, потянув за шнур.

Денщик мимолетно мелькнул в дверном проеме, но тотчас скрылся.

– Петр Андреевич, – сказала Татьяна Николаевна, – вам нет нужды от меня таиться. Вы уже признавались как-то раз, что я обладаю выдержкой, умом и… чем-то там еще, необходимым для принятия самых тяжелых испытаний. – Она улыбнулась. – Помните?

Он не отвечал, тупо рассматривая какой-то одному ему понятный узор на стене.

Что тщился он прочесть в таинственных линиях, образованных пролитым кофе и потугами фабриканта обоев на изящество? Какая карта представала ему в эти миги, куда уносился он в мыслях?

– Прошу меня извинить, – вдруг произнес Кокошкин и надолго скрылся в ванной комнате.

Татьяна Николаевна переменила позу в кресле, протянула руку и взяла с пола открытую бутылку. Затем преспокойно глотнула оттуда два раза и отшвырнула ее в угол.

– Он вчера напился, – сказала сестре Стефания. – Я в первый раз вижу такое. Безобразно пьяного, отвратительного мужчину.

Татьяна Николаевна сжалась и стиснула пальцы.

– Я бы хотела, – сказала она, – привести его в чувство, а затем связать и вколоть ему сыворотку правды. Чтобы он рассказал все. Весь вывернулся наизнанку.

– Судя по звукам, он и так выворачивается наизнанку, – заметила Стефания.

– Фу, Стефания, как ты можешь!..

Девочка пожала плечами:

– А как он может? А ты сама как можешь, Татьяна? Ты сидишь на квартире у офицера, который шумно блюет с перепоя!

– Я жду от него объяснений.

– Жди.

И Стефания снова выглянула во двор. Теперь там было пустынно.

Явился Кокошкин, смертельно бледный. Опять замер на прежнем месте. По его виду было понятно, что он воротился на лобное место и готов еще некоторое время терпеливо сносить пытку.

– Вы можете говорить? – спросила Татьяна Николаевна.

– О чем? – глупо пробормотал Кокошкин.

– О том, что произошло. Мы собрали деньги по подписке, – начала Татьяна Николаевна, – для нашей экспедиции. Это вы помните?

Он кивнул и поморщился.

Стефания с любопытством наблюдала за этим допросом. Ей было и интересно, и неловко, как бывает, когда в пьесе герои говорят заведомые глупости и делают поступки, которым не суждено привести ни к чему хорошему, – о чем зритель отменно осведомлен, в отличие от самих героев.

Официальное следствие по делу об исчезновении экспедиции было закрыто. Все участники признаны погибшими. Летчик Товарков предоставил исчерпывающую информацию: он заснял все увиденное на стерео, так что картина открывшегося ему в лагере полностью находилась в распоряжении следствия. Домики для лагеря были сделаны из специального экологически безвредного органопластика. Если этот пластик регулярно не обрабатывать особым веществом, он сам собою плавится и превращается в кучу обычного компоста. Товарков застал пластик на средней стадии этой трансформации, что говорило об отсутствии людей по крайней мере на протяжении трех недель (эти объективные данные совпадали с показаниями самого Товаркова).

Поиск трупов на Этаде был признан делом безнадежным, поскольку бурно функционирующая флора именно этой части континента перерабатывает любую органическую материю менее чем за неделю.

Ни сигналов бедствия, ни каких-либо признаков уцелевших людей. Ничего.

Спустя месяц после того, как все члены экспедиции были признаны погибшими, в Константинополе был найден убитым Балясников-старший. Он был опознан и доставлен для похорон в Россию. Балясников-младший до сих пор скрывается. К его полупараличному брату, проходящему лечение на одном из курортов Швейцарии, приставлена охрана.

Намерение Кокошкина и сестер Терентьевых организовать частную экспедицию встретило понимание лишь у частных лиц. Родственники Петра Андреевичав военном ведомстве выхлопотали разрешение на этот полет. В полку и среди знакомых Терентьевых-Капитоновых поспешно собирали деньги.

В последний момент к Татьяне Николаевне явился с визитом представительный господин, чье округлое добродушное лицо было украшено невиданной по красоте двухвостой бородой – эдакое летучее серебро, снизошедшее опуститься на человеческую образину.

Визитеру предшествовала карточка с вензелем, переходящим в абрис дворца или, лучше сказать, резиденции: казалось, из здания вырастает некий подвижный хвост, который вдруг сам собою завивается в буквы: “Рындин, архитектор”.

Татьяна Николаевна приняла его любезно, хотя и не без настороженности: она всегда так держалась по отношению к незнакомым людям.

Рындин сказал, что не задержит надолго. Он выложил перед Татьяной Николаевной пачку купюр.

– До меня дошли слухи, что вы намерены лететь на Этаду и для того собираете средства.

– Это правда, – ответила Татьяна Николаевна с достоинством и даже не посмотрела на купюры.

– Что ж, я рад, что не ошибся. Позвольте внести мой вклад.