Елена Хаецкая - Звездные гусары

Не обрывая мысли, Штофреген растянул бледные губы в нитку и пустил луч прямо в голову раненому. В сгустках тумана луч был виден: тонкий, белый. Как будто Штофреген взял на себя роль судьбы и указал на раненого пальцем: теперь ты.

Раненый дернул ногой и угас.

Штофреген не успел подумать ничего по поводу этой ноги, потому что увидел смысл этого брыкания: последним усилием раненый оттолкнул от себя некий предмет цилиндрической формы. Предмет, очевидно, должен был угодить прямо в нападающих, но из-за того, что наклон в другую сторону оказался более крутым, цилиндр вдруг изменил направление и покатился прямиком в сторону корабля.

Штофреген метнул взгляд на Аркадия, но не увидел его – Аркадий куда-то исчез. Катишь стояла совсем близко от стола, на котором убивали лемура, и визжала. Этот звук висел над лагерем непрерывным фоном. Катишь смотрела на кровь и раскрывала рот широко и старательно. Один из браконьеров ударил ее по скуле, но она не перестала визжать.

Все пошло не так. В этом театрике только занавес поднялся вовремя, но сам балет разыгрывался просто отвратительно. Танцоры выглядели неумелыми, их движения вызывали одно лишь омерзение. Они дергались и подскакивали, они трясли руками, размахивали оружием, вертелись во все стороны и стреляли как попало. “Все оттого, что они – мужланы, – думал Штофреген, пытаясь снять выстрелом одного из троих (какое неправильное чудо, что все они до сих пор невредимы! и куда подевался Аркадий?). – Никто не станет стреляться на дуэли с денщиком. Просто потому, что денщик не умеет красиво встать, выгнуть спину, поднять пистолет, с достоинством принять победу, не моргнуть, когда в него прицелились… Вот Семыкин это понимает. Поэтому я уважаю Семы…”

Он не додумал мысль, потому что один из троих браконьеров все-таки упал. Кто убил его, Штофреген не видел и допытываться не желал. Оставались еще двое, дьявольски верткие.

Фарида мелькнула между деревьями, приближаясь к врагам. Один посмел выстрелить в нее, и Штофреген опять пустил длинный луч-палец, но на сей раз тщетно. Он подбежал поближе, несколько раз споткнувшись. Вдруг он понял, что стал хуже видеть. Очевидно, стемнело.

И тут, как будто мысль Штофрегена вызвала к жизни новый источник света, тьма рассеялась, и все фигуры обрели объем и четкие очертания.

Штофреген встретился глазами с одним из браконьеров. Взгляд был неожиданным, и Штофреген испугался. Все мысли разом вылетели из его головы, теперь он просто боялся. На него смотрел человек, который точно знал, что сейчас убьет. Не желал этого, не предполагал, но обладал таинственным знанием убийцы.

Штофреген выругался и ответил на этот взгляд выстрелом. Он промахнулся, однако опасное наваждение спугнул. И побежал дальше.

Взрыв маленького блестящего цилиндрика, укатившегося к кораблю, поджег несколько деревьев и кустарник; пламя скакало по мху и разогревало его; вода, таившаяся подо мхом, среди сплетенья корешков, закипала, и струйки пара плясали над стремительными оранжевыми змейками.

Ощущая жар под подошвами, Штофреген изо всех сил мчался к кораблю. Он видел, что пожара ему не опередить, но все-таки бежал.

Дорогая Стефания!

Дорогая Стефания…

Дорогая Стефания…

Письмо улетало из мыслей подобно тому, как разлетаются клочья сожженной бумаги под первым же порывом ветра. Легкий прах исчезает в пространстве – от непорочной белизны сгоревшего листка не остается ничего, даже едва различимого пятнышка.

“Дорогая Стефания, корабль взорвался…”

В горящем мире, где каждый вдох отравляли тлеющие мхи и воняло химикатами, обычные, добрые, домашние слова утратили смысл и силу. Здесь пылало все. Штофреген услышал два взрыва внутри корабельного корпуса. Но взрывы были не фатальными, это он тоже уловил, подобно тому как врач улавливает близость смерти в хрипах больного и точно может предсказать, выздоровеет он или же “следует готовиться к худшему”.

Там, внутри корабля, есть огнетушители. Еще можно успеть, пока пламя не добралось до двигателей. Штофреген видел открытый вход. “Почему я решил, будто не успею? Я успею…” – подумал он.

И споткнулся о громкий крик.

Между двумя деревьями был привязан Вакх. Его руки были растянуты крестообразно. Из-за того, что их удерживал толстый металлический трос, они казались непомерно длинными. Вакх изгибался всем телом, задирал босые ноги, пытался поставить ступни не на землю, а на ствол дерева, но пламя кусало его отовсюду. Время от времени Вакх принимался кричать, но по большей части он просто хрипло, устало выдыхал.

Штофреген остановился. “Вот теперь я точно не успею”, – понял он. И тотчас пророческое предчувствие неминуемого опоздания вернулось к нему. Он еще раз посмотрел на горящий корабль и побежал к Вакху.

Трос уже раскалился. Штофреген пережег его лучом, подхватил падающего Вакха и потащил за собой. Вакх хрипел ему в ухо и бормотал по-гречески. Вакх был ужасно тяжелым и неудобным – костлявым.

За их спиной снова бухнуло внутри корабля. Из последних сил Штофреген выбрался на вершину небольшого холма, бросился вместе с Вакхом на землю и покатился вниз. То он наваливался на Вакха, то Вакх наваливался на него, а потом они оба разом ударились о вкопанный в землю стол вивисекторов – тут и дух из обоих вон: на короткое время оба потеряли сознание.

Меркурий Перелыгин опасался экзальтированных барышень. Одна из таких нередко показывалась на аэродроме: у нее был частный звездолет, и она возила компании приятелей веселиться. Эта барышня щеголяла в заляпанном комбинезоне и носила берет. Она курила и пыталась разговаривать с другими пилотами на “их языке” – по мнению Перелыгина, попросту коверкала речь. С точки зрения Меркурия, просто чудом было то, что она до сих пор не угробила свой корабль и не погибла сама.

– Я знаю, что ты женоненавистник… – так начал разговор с Меркурием приятель. Он сказал об этом, как о чем-то само собой разумеющемся.

– Я? Женоненавистник? – искренне поразился Меркурий. – С чего ты взял?

– Да брось, все об этом говорят…

– Ничего я не… – Меркурий оборвал сам себя. – Да какое это имеет значение! Давай к делу.

– Женщина хочет купить у тебя полет.

– Ну, – сказал Меркурий. – Видишь, я спокоен.

– На Этаду.

– Я все еще спокоен.

– Она хорошо платит.

– Я спокоен и в хорошем настроении.

– Она здесь.

– Я немного разволновался, но по-прежнему в хорошем настроении.

– Она хочет вылетать завтра.

– Следи за моим лицом. Я сохраняю хладнокровие.

– С ней летит сестра.

– Хорошо.

– Младшая.

– Хорошо… Погоди, а сколько лет младшей? – спохватился Перелыгин.