Елена Хаецкая - Звездные гусары

– А? – удивленно произнес Маханев. Он повернул голову, посмотрел на часы. – И точно, прошли… Кажется, сударь мой, я проиграл пари!

– Да, – сказал Мухин. Он выглядел растерянным и вместе с тем обрадованным. – Кажется, проиграли, мой сударь, вчистую проиграли!

– Вынужден признать, – вздохнул Маханев. – Да, вот это незадача! Кажется, таланты мои меня оставили.

– Да, сударь, – окончательно приободрился Мухин, – кажется, оставили.

– Что ж, – сказал Маханев, – русский офицер должен уметь и проигрывать!

Он снова кликнул денщика, который (что подозрительно!) уже ожидал наготове с тремя бутылками коньяку.

– Вот, голубчик, ваш выигрыш, – сказал Маханев Мухину. – Добро пожаловать в легкоглайдерный на Варуссу!

И с этим он ушел, оставив Мухина с коньяком и горой отпоротых пуговиц. Бог знает сколько провозился Мухин, пришивая все это обратно; задолго после полуночи свет у него все еще горел, потому что наутро ему следовало по всей форме явиться к г-ну полковнику и доложиться…

Странно, что он никогда не слыхал об этом старинном розыгрыше – любимом у Маханева. Но тут уж ничего не поделаешь, скоро уже весь полк знал, что Мухин – то, что называется “недотепой”.

Бо́льшую часть времени Мухин проводил в своем глайдере. Все гадали, что он там еще чинит и отлаживает, пока однажды Мухин не признался двум молодым офицерам, которых считал своими друзьями, что устанавливает вторую систему навигации и управления, абсолютно дублирующую основную.

– Я человек невезучий, – объяснил он, – со мной непременно беда случится.

По прошествии месяца с ним уже никто не спорил. Дважды на Мухина падали тяжелые предметы, один раз в столовой, другой – прямо в жилище его, когда вдруг, без предупреждения, обрушился карниз со шторой. Если на плацу появлялась выбоина, Мухин непременно попадал туда ногой. Он выпил испорченные сливки и два дня маялся животом: единственный из пяти десятков порченый пакет, разумеется, достался ему.

Патрулирование приграничных территорий вместе с Мухиным превращалось в непрерывную операцию по спасению Мухина. Никто уже не соглашался идти с ним. Все заранее знали: пойти с Мухиным – значит непременно угодить в историю, о которой, наверное, забавно было бы послушать как-нибудь зимним вечером у камелька.

Поэтому, узнав о том, что завтра мне предстоит идти в паре с “недотепой”, я испытал противоречивые чувства: с одной стороны, я вполне уважал Мухина за предпринимаемые им героические попытки переломить судьбу, с другой – не без тоски предвидел неприятности. Разумеется, я был бы рад, если бы Мухин вышел из своей борьбы победителем, но вот участвовать в процессе мне малодушно не хотелось.

Признаюсь в этом без колебаний, потому что держался-то я молодцом и при получении приказа встретил известие, как говорится, не дрогнув и бровью.

– М-да, – сказал при сем г-н Комаров-Лович, – вот, стало быть, как. Кому-то надо, Ливанов. Надеюсь, вы осознаете. Могу лишь выразить сочувствие, но… Ваш черед.

Во время всего этого монолога я молчал, как изваяние индейское у табачной лавки в романе г-на Макса Брэнда.

Комаров-Лович заложил руки за спину и принялся расхаживать взад-вперед.

– Он, в сущности, храбрый офицер и человек неплохой, – продолжал г-н полковник. – Я имел с ним непродолжительные беседы. Гм. Возможно, ваше влияние… А? – Он неожиданно остановился и поглядел мне прямо в глаза. – Вам ведь везет, Ливанов.

Я только мог, что кивать, моргать и произносить ничего не значащие слова. Видеть г-на полковника едва ли не смущенным было свыше моих сил.

Мы с Мухиным вывели наши глайдеры и двинулись к границе мирных территорий. По личному приказу полковника, мы ни на минуту не отключали связи и все это время беседовали.

Была, надо сказать, зима, а зимы на Варуссе случаются весьма суровые. Скоро мы уже летели сквозь основательную метель. Странно было ощущать себя закупоренным в теплой капсуле, брошенной посреди враждебной стихии! Кругом бушевали снег и ветер, а внутри – тепло, под ногами тряпичный коврик, связанный кем-то из окружения г-жи Комаровой-Лович, мятый, но дорогой сердцу моего предшественника портрет актрисы с хищным скуластым лицом; пахнет скверным чаем – почему-то внутри глайдеров нередко встречается вот такой неожиданный запах, но, как говорит князь Мшинский, “го’аздо более п’иемлемо, нежли по’тянка!”.

Из переговорника то и дело булькает голос моего напарника Мухина.

– А знаете, Ливанов, – говорит он неожиданно, – у меня тут довольно странный стереоэффект. Вам бы стоило как-нибудь попробовать.

– Попробовать что? – уточнил я, грешным делом подумав, что Мухин разжился дзыгой и сейчас согревается.

– Установить у себя полностью дублированные системы, – пояснил Мухин. – Вы у меня сразу из всех динамиков вещаете. Как будто я у вас внутри нахожусь.

– Немедленно отключите! – не подумав, рявкнул я.

Мухин аж простонал.

– У меня звон в голове пошел, – взмолился он. – Говорите потише.

– Хорошо, – перешел я на зловещий шепот, – Мухин, я не желаю, чтобы вы ощущали себя у меня внутри. Это противоестественно, и…

Мысленно я благословил метель, которая наверняка препятствует сейчас остальным в расположении полка слушать наши собеседования. Иногда связисты включают громкую связь, чтобы можно было следить по переговорам за происходящим в патруле.

– Ливанов, вижу впереди странный объект! – сказал вдруг Мухин и мертво замолчал.

– Мухин! Мухин! – надрывался я, но стереозвучание, которое только что тревожило чувствительный слух Мухина и порождало странные фигуры в его фантазии, видимо, отключилось.

Пробиваясь сканерами сквозь завесу сырого плотного снега, я наконец отыскал слабый сигнал его глайдера и направился туда.

Двигаться пришлось медленно. Снег налипал на пластик окон, я почти ничего не видел, а Мухин то и дело исчезал со сканера, хотя я твердо был убежден в том, что он где-то поблизости.

В конце концов я остановился и, натянув поглубже на уши меховую шапку, выбрался в снег. Глайдер завис над сугробом как привидение. В белой светящейся пелене я вдруг разглядел совсем близко второй глайдер и рядом с ним две темные фигуры.

– Мухин! – закричал я что есть силы.

Мухин обернулся, пошевелился и поплыл сквозь снег, увязая при каждом шаге. Вторая фигура потянулась вслед за ним.

Скоро я разглядел уже варушанина, исхудавшего до состояния костей и кожи, черного от голода, с лихорадочными глазами. Он был одет в косматый балахон, толстый от снежного слоя, и, к моему ужасу, был бос.

– Что это? – прокричал я Мухину.

– Возьмите его к себе, – крикнул он мне в ответ. – Двое невезучих в одном глайдере – будет взрыв!