Merlin - Olivier

То, что эксперимент был явно неудачным, молодой галл понял, сравнив свои ощущения с ранее полученными при напивании местными плодово-ягодными заменителями иноземных вин. Поэтому, хватанув с полложки соды для ликвидации изжоги, он погрузился в размышления. Исходной информации ему явно не хватало — знакомства с процессом получения заморских вин у него не случилось, и первую неделю пылкий исследователь провел в компании грамотного старосты, зачитывавшего ему все упоминания о данном производстве в книгах, доступных для прочтения в радиусе десятков верст (для доставки книг из соседних поместий, владельцы которых рады были угодить прославленому кулинару, было привлечено до дюжины деревенских мальцов и лошадей из помещичьей конюшни).

Извлеченная из книг информация позволила составить общую картину процесса. Различаясь в мелких деталях, таинство виноделия сводилось к топтанию зрелого винограда с целью извлечения из него сока, брожению полученного сока в больших чанах и помещение готового напитка в емкости для транспортировки конечному потребителю. Емкости менялись во времени и простанстве, это могли быть амфоры, кувшины, бочки или бутылки — но результат в большинстве случаев оставался одинаковым. Впрочем, иногда наблюдались и исключения — в доступной мировой литературе проскальзывало несколько упоминаний о приятных на вкус винах.

Полученная информация резко контрастировала с собственноприобретенным опытом изготовления опьяняюших напитков. В процессе производства уже упоминаемой «бормотухи» кулинарам лишь один раз удалось добиться отвратительного вкуса — при создании напитка на основе волчьих ягод. Не происходило и практически неизбежного в традиционном виноделии превращения вроде бы нормального вина в отвратительную кислятину во время перемещения продукта от изготовителя к потребителю. Мысль о том, что вино портят недостатки современной (французу) логистики, была отвергнута, так как происходивший из сугубо винодельческих районов князь Панкратиашвилли не обнаружил существенной разницы между винами, потребленными им на месте производства, и тем уксусом, в котором мариновались шашлыки.

Внимательно проанализировав все полученные данные, великий молодой француз пришел к единственно правильному выводу. Процесс «традиционного виноделия» и его самопальный процесс изготовления бормотухи различались лишь в степени доступности воздуха. Как легко вспомнить, емкости для бормотужи закрывались рыбьими пузырями для защиты от мух — но они же не давали и воздуху проникнуть в бродящему раствору! Вторично проанализировав данные, уже в свете высказанной гипотезы, Франсуа Рожер смог убедиться, что положительных результатов, достойных упоминания в мирвой литературе, виноделы получали лишь в тех редких случаях, когда они в силу тех или иных причин помещали вино на вполне определенной стадии брожения в более или менее герметичные сосуды. Не в герметичные, как бутылки под сургучом, а именно «более или менее», не препятствующие по большому счету выходу в окружающее пространство некоторого количества выделяемых при брожении газов. Лучших результатов удавалось достичь, если вино помещалось в бочки, которые по каким-либо причинам не удавалось сразу законопатить, но которые тем не менее все же в ожидании конопачения были закрыты крышками. Это соответствовало, по представлению мыслителя, постепенному стравливанию воздуха из-под надувшегося рыбьего пузыря. Вспомнив, что как-то поставщик вина в трактир его детства пожаловался трактирщику, что после гашения вина известью в бочках, стояших в подвале, его подмастерье задохнулся из-за воздуха в пузырях, вышедших из многих бочек гасимого вина, Франсуа-Рожер решил, что именно это «непригодный для дыхания воздух» и останавливает превращение молодого, вполне терпимого на вкус вина, в отвратительное кислое пойло. По большому счету, даже с точки зрения современной науки, это соображение оказалось довольно близким к истине. А ведь додумался до этого человек, ранее ни к виноделию, ни к химии отношения не имеющий! Впрочем, для нас гораздо важнее не сам факт додумывания, а результаты, последовавшие за этим интуитивным открытием. Конечно, результаты последовали не сразу, в одночасье… Но — об этом несколько позже.

Убедившись, что напиться до желаемой кондиции вином заморским ему не удасться, вынужденный бездельник с глубоким прискорбием выяснил и полное отсутствие запасов родной бормотухи, с большим воодушевлением в кратчайшие сроки употребленные многочисленными визитерами. С недоумением, но и без особого удивления узнал он и об исчерпании запасов хлебного вина. Конечно, с некоторых пор гости, проинформрованные предшественниками, сочли разумным являться со своим напитком, но приносимые бутыли ими же совместно с хозяином и употреблялись. Со временем являться в гости «со своим» стало даже традицией, но французу было не до будущих традиций, выпить ему хотелось сразу же, здесь и сейчас. Когда же он поделился бедой со старостой, последний порекомендовал тому воспользоваться народными средствами. Впрочем, средство, по весеннему времени, у народа было одно. И называли его — «ячменное вино». С недавних пор — и с подачи Императора Павла, склонного ко всему немецкому — его стали делать по немецкому образцу, поскольку традиционные русские меды требовали для изготовления немало дефицитного и лечебного меда, «ячменное» же вино изготавливалось из недефицитного лошадиного корма. Сделанный из отвара прожареных проросших зерен ячменя «вино» не обладало даже крепкостью зарубежной кислятины, но тем не менее было немного опьяняющим, и — главное — вполне доступным. Его часто варили в деревне, и, переходя от избы к избе, француз на протяжении нескольких дней умудрялся сохранять совершенно нетрезвое состояние. Единственное, что удручало «гуляку» (так прозвали перемещающегося по деревне молодого бездельника местные жители) — так это отвратительный вкус напитка. Это напиток, более известный нам под английским названием «эль», на вкус не уступал полупротухшей, полупрокисшей моче молодого поросенка. Недаром в европейских странах, например в Англии, его называли звукоподражательным названием beer, имитирующем звуки, издаваемые при рвоте. И поэтому спустя всего четыре или пять дней после начала загула организм молодого не привыкшего к бесхитростным крестьянским радостям француза отказался принимать вовнутрь дополнительные порции этой живительной влаги.

Однако приобретенные кулинарные, точнее гастрономические навыки и тут позволили бывшему солдату преодолеть непреодолимые на Западе в течение веков трудности. Вспомнив, что омерзительный на вкус салат из одуванчиков удалось довести до кондиции заменой на гораздо более горькие, но резкие по вкусу и потому уже не отвратительные, а даже привлекательные листья горчицы, ему пришло в голову забить тухло-горько-кислый вкус «ячменного вина» на более резкий и горький, но чистый вкус чего-дибо другого. Пораскинув мозгами и напрягши память, молодой европеоид вспомнил, как во время прошлогодней «салатной эпопеи» несколько девок притащили ему целиком вырванную плеть растения, оплетавшего заднее крыльцо помещичьего дома. Растение не попало даже на предварительный тест — девки, лизнув шишечку-цветочек растения, долго плевались и в сердцах закинули его под стреху кухни, где оно багополучно и засохло. Немедленно направив стопы к местам былых свершений юноша, к удивлению сновавшего там народа, вытащил из-под стрехи какую-то засохшую ветку. Высохшие листья в процессе вытаскивания попросту рассыпались в прах, однако несколько «шишчек» остались целыми. Схватив то, что удалось добыть, экспериментатор рысцой направился в избу очередного изготовителя ячменного напитка. Точнее изготовительницы — в тот день варкой напитка занималассь старуха по имени Варвара, более известная в миру под именем «баба Варя». Сейчас не представляется возможным установить, какими клятвами и лжесвидетельствованиями иноземец удалось уговорить старуху изменить общепринятым рецептам — но напиток, появившийся через несколько дней на свет, даже визуально отличался от традиционного пойла.