Александр Бушков - Лунные маршалы (сборник)

– И кроме того, кто обнаружил труп. Так вот, это была я. Довольны?

– Как вас зовут?

Девушка устало, почти жалобно вздохнула:

– Ох, господи… Меня зовут Диана. И нет у меня желания с вами разговаривать, и все на свете мне надоело… Неужели так трудно понять, что у человека скребут на душе кошки? Да отпустите вы, король видеоискателя!

– Почему они вас боятся?

– Они не меня боятся, – устало сказала Диана, глядя сквозь него. – Они себя боятся, дурачки. Своих гор и рек, где когда-то обитали злые духи. И не улыбайтесь. Только что вы точно так же стучали зубами от страха.

– Я – другое дело. Я только что приехал, и на меня вместо привычной работы свалились фантасмагории. А они живут здесь.

– Вот именно – живут здесь… Ну, пустите.

Она дернула плечом, и Савин покорно отпустил ее. Отчужденно простучали каблучки, хлопнула дверь. Савин остался один в полутемном зале, среди столиков с неубранной посудой. Он с силой потер лицо ладонями, огляделся, подошел к стойке и налил себе из первой попавшейся бутылки. Из задней комнаты выглянул Бенниган.

– Закрываете? – спросил Савин.

– Уж это точно, – прогудел хозяин.

– Вы что-нибудь слышали? – (Бенниган молчал.) – Бросьте, все вы слышали. Что у вас тут происходит? Почему вы ее боитесь? В частности, вот вы лично, Бенниган? Да вас можно послать корчевать джунгли вместо бульдозера, а вы ее боитесь…

– Хотите совет? – спросил Бенниган. – Уезжайте. Нет, я знаю, что и вы ничего не боитесь и готовы хвост у черта выдернуть, но не в страхе или отваге дело. Вы чужой здесь, понимаете? Я помню, что на дворе у нас – двадцать первый век. Но разоружение и полеты к Юпитеру – это еще не все. Верно, существует мир, опутанный каналами Глобовидения и трансконтинентальными скоростными магистралями, и вы кстати и некстати подчеркиваете, что благодаря этому Земля съежилась до размеров футбольного мяча. Однако стоит порой сделать два-три шага в сторону от магистрали – и вы попадете в другой мир. В домах стоят те же стереовизоры, на столах лежат те же газеты, но это чисто внешние приметы века. А внутри… Жизнь здесь остановилась. То есть это внешнему наблюдателю кажется, что жизнь у нас остановилась, а нам – что она продолжается, но не имеет ничего общего с жизнью внешнего мира. Свои сложности, свои проблемы, свои тайны. Да, свои тайны, и если мы отдадим их вам, это не облегчит нашу жизнь и наши проблемы. Городков, подобных нашему, хватает на всех континентах, их столько, что можно говорить о них как об особом мире. Наверняка в других уголках есть свои тайны, иные… Понемногу складывается своя мораль, своя этика, своя философия если хотите. Чужому нас не понять. Вы пришли из суматошного мира высоких скоростей и грандиозных целей. Вам некогда остановиться и оглянуться…

Наверное, ему очень хотелось выговориться, но никак не подворачивалось подходящего собеседника.

– Я как раз хочу остановиться и оглянуться, – сказал Савин.

– Вы чужой здесь и потому ничего не поймете.

– Так… – прищурился Савин. – Мы ничего не хотим понять, а вы ничего не можете объяснить. Удобная позиция, что и говорить. Вы предпочитаете тихо бояться, здоровые мужики, холите и лелеете свой страх… Что вас так напугало – труп у моря? Девчонка с тюбиком «светяшки»?

– Вы не имеете права так говорить.

– Ну да? – сказал Савин. – А вам не кажется, что вы просто-напросто упиваетесь своим страхом, как гурман – редким блюдом?

– Послушайте, вы! – Бенниган припечатал к стойке огромные ладони. Жалобно тренькнули бокалы. – Вас пугнула девчонка – и вы тут же схватились за пистолет, вместо того чтобы рассмеяться. Вы кое-что почувствовали… А ведь она всего лишь шутила, забавлялась…

– Кто же она? – спросил Савин. – Ведьма? Геката собственной персоной? И что она вам такого сделала – бурю насылала? Молоко створоживала? Утопленницей оборачивалась?

– Не в ней дело. – Бенниган заговорил тише. – Для вас существует один-единственный мир – насквозь известный, подчиненный десятку никогда не дающих осечки законов. У вас дважды два всегда четыре, дождь всегда падает вниз. Ну а если вы окажетесь в мире, где дождь сегодня падает вкось, а завтра – вверх? Где не существует устойчивых понятий и твердых истин? Где цветок может обернуться змеей, а кошка…

Лесли прав, подумал он. Все они знают. Единственный человек, для которого происходящее остается тайной, – сержант Эдинбургской уголовной полиции. Круговая порука, замешанная на страхе. И ничего не добьешься лобовыми атаками, шашками наголо…

– Я не собираюсь вас осуждать, – сказал Савин. – Не имею права, не знаю, что вам довелось пережить; возможно, есть веские причины… Но вашей философии я никак принять не могу. Что это за разговоры о другом мире? Ваш мирок – ничтожная часть нашего, большого, так что извольте не играть в «затерянные миры». Мы ведь можем и не потерпеть такой, с позволения сказать, философии, вывихов ваших…

– Ну да, – сказал Бенниган. – В случае чего вы пошлете саперную роту, усиленную командой огнеметчиков, – и с проблемой покончено.

– Не утрируйте. Ничего подобного я и не предлагаю. Я требую не так уж много – можете вы мне рассказать что-нибудь конкретное?

– Ничего такого я не знаю.

– Ну что ж… – сказал Савин. – Дзен так дзен… Займемся насквозь прозаическим и не затрагивающим никакой мистики делом – мне нужен конь… У вас ведь хороший конь?

Высоко над равниной стояла большая и круглая желтая луна, вокруг нее колюче поблескивали крупные белые звезды. Вдали сонно замерло море. Савин остановил Лохинвара на вершине холма и смотрел вниз, на равнину.

Он был один. Отовсюду плыли холодные запахи ночи. Недалеко отсюда спал городок и светилось окно сержанта, – проезжая мимо, Савин увидел его за столом, но не зашел.

Савин тронул коленями теплые бока Лохинвара, и конь стал рысцой спускаться с холма. Внезапно он сбился с шага и сделал свечу, выбившую бы из седла менее опытного наездника. Савин усидел. Он навалился на шею коня, заставил-таки его коснуться земли передними ногами. До рези в глазах, до слез напрягся, всматриваясь вперед.

Ничего и никого там не было – голая равнина, залитая лунным светом, резкие тени от камней и кустов. И тишина, про которую не хотелось сейчас думать: гробовая. А Лохинвар плачуще, жалобно ржал, дергал головой, стриг ушами, шарахался из стороны в сторону. Савин хорошо знал лошадей и понимал, что конь испуган, взволнован, досадует на тупость седока, не желающего бежать от опасности.

Он вспомнил снимки, которые показывал Лесли. Вспомнил все известные ему древние легенды, связанные с этим краем, – псы с зеленой шерстью и горящими глазами, дышащие холодом брауни, блуждающий под землей зачарованный волынщик, кровожадный Морской Конь… Злясь и досадуя на свой бессильный страх, Савин выхватил пистолет и выстрелил по равнине поверх головы коня. И еще раз. И еще.