Виктор Бурцев - Вечное пламя

– Ночь, может, и одинаковая. А на болоте все по-другому. Плохое место болото, очень плохое. Дурное.

– Ну, конечно, если выбирать, – Иван снова сел, – то я бы предпочел у себя дома, в теплой кровати спать, а не тут, на кочке комаров кормить. Но это все лучше, чем под немецкий патруль попасть. Нас там по головке гладить не станут, не надейся.

– Я и не надеюсь, – огрызнулся Колька.

– Ладно, не злись. – Лопухин улыбнулся. – Ты там какую-то историю хотел рассказать?

– Когда это?

– А когда мы только-только по болоту пошли.

– А… Это…

– Ну да. Самое время. Костер, ночь… или страшно?

Парнишка только хмыкнул. Некоторое время он молчал, а потом, вздохнув, начал:

– Жил давно в наших краях кузнец. Лучше него никто железо не знал. Если меч делал, так тот сам рубил и никаких доспехов не жалел. А если стрелу, так не было такой преграды, которую бы она не пробивала. Ну а если косу, например, делал, то ей можно было не одно поле обойти, не тупилась, а косарь не уставал совсем. А все потому, что кузнец давно на свете жил и знал заклятья разные. Чем дольше жил, тем больше знал. И вот однажды к нему приехал известный кузнец и колдун из чужих земель… – Колька оглянулся на Ганса и добавил: – Немец, наверное. И вызвал нашего кузнеца на соревнование, кто больше знает. Сначала они соревновались в знании железа. Немец сковал железную птицу, да такую, что каждое перышко отдельно и кричит она громко, будто живая. Тогда наш кузнец взял большой молот и сделал им три удара по наковальне, получился у него стальной волк, который набросился на железную птицу и сожрал ее. Немец схватил молоток и три ночи не спал, все работал. А под конец сделал металлическую свечу, которая горела и не сгорала. Но и тепла не давала. В ответ наш кузнец сотворил железное зерно, которое через три дня проросло в земле медным цветком. Долго соревновались они, пока наконец не устали и не кончилось железо. Тогда начали они сравнивать заклинания, и все время у немца оказывалось их меньше. И когда ему надо было уже признать поражение, немец схватил свой меч…

История была явно заученная с чужих слов. И в другое время Иван позвонил бы своему коллеге-фольклористу…

– Погоди, погоди… А меч у него откуда?

– Ну, во-первых, – с видом знатока пояснил Колька, – в то время без меча никто не ходил. А во-вторых, он, когда ковал что-нибудь, чуть-чуть металла утаивал. И из него, потом, ночью, когда все спали, мастерил себе меч.

– Коварный, – Иван с трудом сдержался, чтобы не засмеяться.

Парнишка только хмыкнул и продолжил:

– И прибежали из леса его помощнички…

– Так, а эти откуда? Он что, с дружиной пришел?

– Он заранее знал, что проиграет, потому притащил с собой еще всяких гадов.

– Понятно.

– И осадили они нашего кузнеца. Заперли его в кузне. И думали уже поджечь его, но тут он…

– Кто?

– Не перебивай. Кузнец, наш!

– Все понял. Больше не буду.

– Так вот, и тут он взял все диковинки, которые сделал немец, и кинул их в горн. Переплавил там и с тайными заклинаниями изготовил себе меч. Заковал в него молнию, радугу и солнце. И с его помощью разрубил ворота и всю ватагу немецкую порубил. А самого немца загнал в это самое болото. Да так далеко, что тот не смог выбраться. И до сих пор тут плутает. Потому в этом болоте нет железа. Все сковал тот немец, пытается смастерить себе железные гати, чтобы выбраться на твердую почву.

– А наш кузнец?

– Жил долго и счастливо. И помер. Но это потом, а до этого хорошо жил. А немец так до сих пор и плутает…

– Не позавидуешь, – пробормотал Лопухин.

История на Ивана воздействия не оказала. Прежде всего его волновали не мифические неуспокоенные немцы, а совершенно реальные их потомки. Которые с автоматами наперевес снова пришли в эти земли, на этот раз не мериться знаниями, а убивать и жечь. Ради процветания и торжества арийской расы.

Но Колька заметно успокоился, достал из мешка кусочек сала и принялся его жевать.

– Сказки, конечно, – вздохнул он. – Только…

– Что только?

Парнишка покосился на немца. Тот смотрел строго перед собой, в костер. Казалось, даже не моргал. И если бы не озноб, его можно было бы принять за мертвого.

– Только зря мы тут остановились, – понизив голос, произнес Колька. – Островок, конечно, удобный. Сухой. Только зря…

– Да прекрати ты! – Иван почувствовал раздражение. – Сначала немец, теперь ты… Как дети малые! Ну, с доктором понятно. Он сослепу какого-нибудь нетопыря испугался… А ты-то что?!

И он топнул ногой.

Странный звук разнесся окрест. Словно не в хлипкий островок Лопухин ударил, а в гулкий, огромный барабан, который затопили в незапамятные времена колдуны-великаны… Тонкая дрожь пронеслась по болоту, по грязи и ряске. Во все стороны от островка пошли круги, как от брошенного в воду камня.

– Вот чертовщина, – прошептал Иван и снова попинал землю под ногами.

Ничего. Островок молчал.

Лопухин покосился на Кольку, но парнишка, кажется, ничего не заметил.

– Странная ерунда. – Иван поежился.

– Ерунда не ерунда, а место тут плохое. – Паренек нахмурился и протянул Ивану банку с остатками тушенки. – Ты извини, я больше слопал. Мне когда страшно, я голодный становлюсь очень.

– Ничего, тебе полезно. А то худой как щепка. – Лопухин принял банку, покосился на доктора. – Эй… Медицина!

От протянутой банки немец шарахнулся и замотал головой.

– Ну, насильно кормить не буду. – Иван подцепил ножом ароматный ломтик. – Колька, ты веточек подбрось… Пусть подымят, все комаров меньше будет.

– На всю ночь не хватит, – пробормотал парнишка.

– Ничего. Я, когда мы с тобой немца искали, кусточки приглядел. Сгодятся.

– Так за ними идти надо.

– Ну, – Иван усмехнулся, – это только в сказках дрова сами к печи ходят. А у нас, брат, ситуация другая. Придется сходить.

Колька забеспокоился.

– Ты слышал? – Паренек приподнялся и уставился куда-то в темноту.

– Чего? – Иван вытащил «наган».

– Будто… идет кто-то.

Некоторое время Лопухин прислушивался, но кроме комариного писка ничего не услыхал.

– Да ну тебя к черту! – ругнулся Иван. – Совсем уже… Кто ночью по болоту ходить станет? Таких идитов, брат, еще поискать. Ногу не туда поставил, и пиши пропало.

– Ну да… Ну да…

– Ты давай поспи лучше. Завтра целый день топать еще. Я подежурю.

– Не хочется что-то.

– Давай-давай, не дури. За немцем присмотри, а я схожу веток наломаю.

– Дядь Вань! Не уходи! – неожиданно вскинулся паренек.

Лопухин прокашлялся.

– Ладно хныкать. Не девка. – Он встал. – За немца головой отвечаешь, боец.

Щелкнул «наган», и Лопухин ушел в темноту.

Поначалу идти пришлось на ощупь. Однако потом глаза привыкли, Иван начал различать дорогу.