Александр Авраменко - Мы всякую жалость оставим в бою…

Мне удалось вырваться в Лондон к семье. Сейчас каждый день враги бомбят Британию. Тысячи и тысячи самолётов круглые сутки висят над нами, извергая из своих раздутых тел сотни тонн бомб. Они стирают с лица земли наши города и деревни, нашу промышленность, наши поля. Уничтожены полностью Ковентри, Кент, Глазго и многие другие города. Практически выведены из строя заводы по производству самолётов и двигателей, сталелитейные заводы Бирмингема превращены в груды щебня. Но Правительство Британии и его премьер лорд Черчилль всё же заботятся о своём народе: они успели заготовить миллионы картонных гробов для похорон погибших. Выкопали во всех лондонских парках щели и убежища с накатами из досок от ящика из-под гвоздей, которые даже полукилограммовая фугаска превращает в готовую могилу. Они позаботились…

Я бегу по вечерней улице, не обращая внимания на вой сирен тревоги. Что толку от этих завываний? Улицы пусты, только кое-где пожарники в чёрной форме с красными нашивками на рукавах пытаются потушить пылающие дома. Спасательной техники катастрофически не хватает, а та что есть, изношена до предела. Из посечённых осколками шлангов струями бьёт вода, и из наконечника шланга она сочится уже тоненькой струйкой. Эта жидкая полоска воды не может сбить огромное кроваво-грязное пламя, тугим смерчем рвущееся из окон пылающего дома. С крыши огненным ручьём льётся пылающая смола битумной заливки, разбрызгивая в разные стороны раскалённые капли. Земля дрожит от непрерывных взрывов. В окнах чудом уцелевших домов давно уже нет стёкол. И это — хорошо. Не хотелось бы получить по шее осколком лопнувшего стекла. Так погиб мой друг: вылетевшее из рамы стекло перерубило ему шею…

Мне преграждает путь груда битого кирпича. Уже недалеко, слава Богу. Ещё одна улица, и всё, я на месте. Удар воздушной волны швыряет меня на землю. Над головой верещат осколки и высекают яркие в вечернем сумраке искры из булыжника мостовой. Вроде цел… Поднимаюсь и осматриваю себя в свете очередного занимающегося пожара. Да, цел. Только испачкался. От непрерывных бомбёжек всё покрыто толстым слоем пыли. По ней можно узнать тех, кто выбрался из-под развалин или оказался неподалёку. Эти люди напоминают гипсовые куклы. Такие же белые, с остановившимися от шока глазами. Под градом осколков кирпича и щебня бегу к своему дому. Точнее, не своему, а съёмному, но там живёт моя семья. На прошлой неделе он ещё стоял. Что же сейчас? Не-е-т! Вместо аккуратного трёхэтажного домика с магазинчиком на первом этаже груда развалин… На ней возятся пожарники, раскапывая завал. На негнущихся ногах я приближаюсь к ним. Старший команды, увидев меня хриплым голосом зовёт на помощь: они кого-то раскапывают. Из горы кирпичей торчит женская голова, закутанная на манер тюрбана в платок. Неужели? Сердце начинает биться быстрее, но в белой от пыли голове я узнаю нашу квартирную хозяйку, миссис Джеймисон. Может, она знает о моих? Срывая ногти на пальцах я откидываю кирпичи, помогаю спасателям раздвинуть балки. Как же она уцелела? Кто-то поит её из фляги, и вот, наконец, мы вытаскиваем её из смертельной ловушки. Женщина непрерывно кашляет и хватается за грудь. Медик бегло осматривает её и наконец выдаёт диагноз: цела, только помята. Это пройдёт. Я остаюсь с ней. Помогаю спуститься с обломков и усаживаю под чудом уцелевшим козырьком подъезда на валяющийся здесь же ящик.

— Миссис Джеймисон, вы узнаёте меня?

Та переводит свои глаза на мою форму, потом в выцветших от старости глазах загорается светлячок узнавания. Своим скрипучим голосом она произносит:

— Фриц? Ты?

— Я, миссис Джеймисон. Фриц Штейнбаум. Вы про мою семью что-нибудь знаете?

Она на мгновение умолкает, потом вдруг начинает плакать. Сквозь рыдания она говорит…

— Нет у тебя семьи больше, Фриц. Нет. Мэри пошла за продуктами, карточки отоварить. Сегодня утром. Бомба прямо в очередь легла…

Она что-то ещё говорит, но я не слышу. Я медленно бреду прочь. Земля пошатывается у меня под ногами, но я иду. Нет больше никого. Ни жены, ни моего маленького чуда. Всего одна бомба. Одна…

На дюнах ревут танки. ЛК-13 прошли уже метров на шестьсот вперед, но громоздкие ЛК-7 застряли в песке. Размотанные дорожки из проволочной сетки помогают слабо. А по циферблату секундомера неумолимо бежит стрелка. Ну, обезьяны страховидлые, я вам сегодня на разборе устрою незабываемую встречу с Кузькиной матерью!

— Щаденко, полный вперед! Никольский, связь!

И уже в микрофон!

— Орел! Орел! Я — Утес! Немедленно вернуться и взять по двое «соколов» на буксир! Сокол! Сокол, твою мать! Перестань песок копать! Разложить дополнительный слой дорожек!

В шлемофоне отзываются комбат-два капитан Сенявин — Орел и комбат-три капитан Савчук — Сокол. Одновременно с ними в передачу вклинивается комбат-раз подполковник Рубашевский — Беркут, спешащий отрапортовать, что поставленную задачу выполнил успешно. Я посылаю его на следующий рубеж. Рубашевскому хорошо: в его батальоне тяжелых танков нет и в помине, зато имеется рота плавающих Т-40, которая и выскочила на берег первая и дождалась подхода остальных танков батальона. ЛК-13 по песку идут относительно спокойно, в отличие от Т-34М, которые были у нас сначала. Но у 13-х «Корниловых» гусеницы пошире, потому-то я и вопил в штабе благим матом, пока не получил то, что требовалось… Черт побери, время идет, а четвертый батальон даже не начинал высадку!

— Кречет, Кречет! Я — Утес! К берегу! Аппарели опустить. Орудия — к бою! Приготовиться к отражению возможной контратаки противника!

Десантные суда подходят к берегу. Носовые сходни откинуты, башни ищут цели. Хвала небесам, здесь все в порядке.

На берегу срочно раскатывают рулоны сетки, и, грохоча дизелями, танки Орла начинают буксировку. Медленно, но верно громады седьмых «Корниловых» ползут по пляжу и дюнам.

— Сокол! Веди своих след в след!

Тяжелые танки вылезают на гребни дюн и останавливаются, застыв как несокрушимые форты. Впрочем, если у «томми» не появится чего-нибудь, способного пробить 12 см лобовой брони, то эти форты и впрямь несокрушимы. Кречет начинает высадку. Медленно, медленно…

Последние танки проходят пляж, и полк собирается в три батальонные колонны, прикрытые боевым дозором Рубашевского. Хорошо, учения окончены.

— Учения окончить! Двигатели глуши! Комбаты, ко мне!

Ко мне торопятся четверо офицеров. Наша бригада — четыре батальона, 201 танк. Все батальоны смешанного состава. В первом батальоне рота легких танков и две средних, во втором и четвертом — две роты средних и рота тяжелых, в третьем — рота средних и две роты тяжелых.