Александр Абердин - Провалившийся в прошлое

Помимо копий, больших ножей и топоров, Митяй наделал сотни две стальных крючков из проволоки квадратного сечения полуторамиллиметровой толщины, очень прочных и острых, правда, лески к ним не давал, но зато изготовил кучу цыганских иголок, а вот к ним дал три десятка бобин просмоленных прочных ниток, скрученных из льняной пряжи, и добрую сотню металлических скребков для мездрения шкур. Рассказал он девушке и о том, как сгонять со шкур волос с помощью известкового теста. Таня слушала его очень внимательно, стараясь не проронить ни слова и Митяй чуть было не расхохотался, когда она сказала:

– Нет, Митяй, охотники сюда не придут. Они боятся злого духа Огненной реки. Ты можешь смело ехать с Шишигой на соляную охоту. Когда ты вернёшься, я буду ждать тебя здесь. – Немного помолчав, она добавила – Если увидишь там низкорослых, толстых охотников с большими дубинами и длинными копьями, сразу убегай. Это дарги. Они враги. Таких велдов, как ты, Митяй, они сразу же убивают. Некоторые дарги знают язык аларов. Иногда они убивают наших охотников, а если с ними идёт на охоту ведла, то уводят её с собой. От некоторых даргов у нас рождаются дети, но это бывает очень редко. Бойся даргов, Митяй.

Митяй кивком поблагодарил Таню за предупреждение и задумался. Он уже давно догадывался, что между людьми и неандертальцами нет особой дружбы. Свою последнюю ночь с юной охотницей он провёл почти без сна, хотя они и легли очень рано. Поэтому на следующее утро они проснулись только в девять утра, вместе приняли душ, позавтракали и Таня, сказав, что свиньи и козы подождут, проводила его до парома на Нефтяной. Там они попрощались, Митяй въехал на плот и стал переправляться через реку. Пока он не помахал девушке рукой и не сел в машину, та стояла на берегу, но как только машина отъехала, тотчас бросилась со всех ног не к скотному двору, а кратчайшим путём к дому, стоящему на холме, заставив его усмехнуться. Честно говоря, в глубине души он уже не надеялся снова встретиться с Таней. Не за тем Шашемба посылала ведлу Таншу к злому духу Огненной реки, чтобы та с ним спала на чистых простынях и жила в тепле и уюте. Дай Бог, если охотники, в благодарность за оружие и полную лодку припасов, не разорят его жилище.

Всё, первая соляная охота началась, однако, проехав километра полтора, Митяй заехал за небольшой лесок, быстро выбежал из Шишиги, велев Крафту оставаться в ней, его пёс должен был вскоре стать папашей, и пулей метнулся к высокому, раскидистому дубу. На дерево он вскарабкался, как петух на курицу, и уже вскоре, спрятавшись в густой листве, стал осматривать в бинокль вершину холма со стоящей на нем большим, белым домом, но он даже и предположить не мог того, что увидит. Буквально через каких-то пять минут на смотровой башне появилась велда Танша, державшая в руках большой горшок с горящими в нём углями и охапку травы. Ещё через пару минут к небу стал подниматься столбик дыма. Охотница накрыла горшок шкурой и принялась подавать дымовые сигналы, как заправский индеец. Митяй перевёл взгляд на вершину куда более высокого холма за Марией и вскоре увидел, что его подруге ответили. Он улыбнулся, слез с дуба и вполне удовлетворённый пошел к машине, сел в кабину, завёл двигатель и поехал на северо-восток, чтобы не пугать охотников. Именно они оставались его последней надеждой и он полагал, что великая мать великой матерью, а пять пар сапог сорок шестого размера тоже чего-то, да, значат и эти отважные древние парни, по достоинству оценив его луки, копья, топоры и большие охотничьи кинжалы, смахивающие на мечи, просто заставят свою сестру работать Матой Хари и дальше.

Уж если поблизости от его латифундии находились Танины соплеменники, то их точно было не один и не два человека, а гораздо больше, в общем целый отряд прикрытия. Торчали они здесь скорее всего с зимы и наверняка Таня их не только подкармливала, но и тайком передавала им какие-то вещи, у Митяя ведь далеко не каждый гвоздь был на счету. Ну, а кроме того он всегда откладывал в сторону, обычно в большой ящик, те изделия, которые у него не удались, да, только рука мастера на них не поднималась, чтобы разбить или пустить в переплавку. Авось сгодятся когда-нибудь. Наверняка Таня их переполовинила и, наверное, в тайне страшилась наказания. Подумав об этом, Митяй вздохнул, улыбнулся и сказал про себя: – «Эх, Танюшка, всё, что я тут делаю, всё, над чем маракую, сделано для тебя и твоих сородичей, а потому забирай всё кроме моих станков и машин, чтобы я мог наделать для них ещё много чего полезного и нужного. Девочка моя, мне ведь для вас ничего не жалко и ни о чём я так не мечтаю, как стать вашим учителем.» Да, именно об этом Митяй мечтал ничуть не меньше, как о том, чтобы Таня осталась с ним навсегда и стала его женой. Может быть он как раз именно потому и проявлял такую заботу в отношении её сородичей, чтобы эта молодая женщина поверила в него окончательно.

А ещё Митяй всё чаще и чаще думал о ведловстве, поскольку нередко случалось так, что Таня подолгу смотрела в его глаза добрым, тёплым, но очень уж необычным взглядом и ласково улыбалась. От таких взглядов ему становилось особенно приятно и тепло на душе. Именно они давали ему надежду на то, что вернувшись домой он застанет в своём большом и теперь очень уютном доме Таню, Мунгу и с полдюжины щенков от Крафта. В этом он почти не сомневался, но червячок сомнения его всё же не покидал, хотя и не являлся причиной особого беспокойства. Вместе с тем, что ему было очень хорошо от таких взглядов Тани, он постепенно стал ощущать в себе какие-то смутные, пока что совершенно непонятные перемены. Явно к лучшему, так как мысли его сделались более отточенными, а движения, и без того всегда ловкие и уверенные, чем бы он не занимался, филигранными. Больше всего его удивляло то, что ему стало намного легче представлять себе даже самые сложные объёмно-пространственные конструкции, да, ещё и видеть при этом, как они будут потом работать и анализировать малейшие недочёты. Он и раньше хорошо читал любые чертежи и карты, а сейчас, кажется, достиг в этом деле чуть ли не максимального совершенства и это его несколько удивляло, будоражило душу и заставляло думать о совершенно невообразимых, грандиозных делах.

Ну, мечты мечтами, а ехал он всё-таки за солью, а потому Митяй отъехал от своей латифундии, которой так и не придумал названия, километров на пять, повернул к Марие. Доехав до реки, он решил не палить зря солярку, а спуститься на воду и сплавиться по ней до места её слияния с Белой, то есть добраться до будущего Белореченска и уже там выехать на берег, чтобы через Курганинск направиться курсом на Армавир. Поэтому, едва только найдя удобный съезд в реку, он остановился, заглушил двигатель, откинул кронштейны и полез наверх, где раскрепил понтон и, притормаживая канат стопором, плавно опустил его вниз. После этого он забрался в будку и опустил вниз гребное колесо на песок широкого и довольно длинного пляжа, немедленно намотав себе на ус, что довольно неподалёку от его латифундии имеется отличный кварцевый песок, а это важнейшее сырьё для производства стекла. Снова забравшись в машину, он съехал в реку и Шишига плавно закачалась на воде, бешено молотя воду колёсами. Митяй отплыл от берега метров на десять и, оставив Крафта спать в кабине, перебрался в будку, где немедленно завёл Ижика и встал к рулю. Сплав без привода, а стало быть без руля, грозил ему большими неприятностями. Хотя никаких порогов внизу, по идее не было, он решил не рисковать понапрасну.