Алексей Волков - Командор Петра Великого

Или – при встрече с начальством. Что в солдатском представлении мало чем отличается от встречи с неприятелем.

Кое-кто из свиты покачивал головой. А то и втихомолку обменивались замечаниями. В армии всегда есть нечто от театра, и именно театрализованность воинского представления затрагивает вольных и невольных зрителей.

Хвалить Шеин не стал. Раз уж за проделанный поход не снизошел, то встречу вообще посчитал вполне закономерной своему положению и заслугам. Хотя умелой, тут ничего не скажешь.

Прошелся чуть вдоль строя. Позади вышагивали Клюгенау и спешившаяся часть свиты. Туда, обратно, как цыплята за наседкой.

Шеин вернулся поближе к карете и какое-то время стоял молча. Ширяеву пришло на ум, что так всегда и бывает. На одном конце – солдаты с офицерами, а напротив – грозным ворогом начальство с неизбежными штабными подхалимами.

– Егеря! – Показалось ли, нет, генералиссимус не сразу решил, как обратиться. – Представляю вам вашего нового полковника. Слушаться словно меня или самого государя. Послужили Петру Алексеевичу вы хорошо, надеюсь, теперь послужите еще лучше.

Из кареты вылез Олсуфьев. С перекинутым через плечо офицерским шарфом, словно не было недавнего разжалования.

Лицо нового полковника светилось плохо скрытым торжеством.

– Знакомиться не будем, – без приветствий заявил Олсуфьев. – Но через час всех старших офицеров прошу к себе на обед. Посидим, поговорим. Вспомним наш славный поход.

Шеин согласно кивнул и повернулся к карете, однако на его пути вырос фон Клюгенау:

– Прошу прощений. Где есть полковник Кабанофф?

Шеин скривился, словно услышал нечто весьма неприличное.

– Кабанов занят на строительстве Таганрога. Поэтому полком командовать больше не может, – отрезал воевода.

Клюгенау продолжал неподвижно стоять у него на дороге, и генералиссимусу пришлось обойти препятствие.

Следом за воеводой в карету запрыгнул его родственник.

Начальственный кортеж направился прочь, и только тогда в строю послышался глухой рокот. До этого изумление было настолько велико, что люди словно онемели.

Они ничего не имели против недавнего ротного. Просто в роли полковника его не представляли.

– Разойтись! Продолжаль занятий по ротам! – Клюгенау, может, и посматривал на солдат несколько свысока, однако настроение подчиненных чувствовать умел.

Послышались команды капитанов, и монолитный строй распался. Егеря потянулись прочь, только ропот не прекращался и даже становился громче.

– Позвольте обратиться, Дитрих Иоганович! – Ширяев не ушел вместе со всеми. – Как это понимать?

– Я есть сам ничего не знай. – Клюгенау выглядел, как всегда, бесстрастным, и только усилившийся акцент свидетельствовал о буре в душе подполковника. – Какой-то интрига.

– Дитрих! – В отличие от Ширяева, когда-то прошедшего армейскую школу, Гранье никаких чинопочитаний не признавал. – Я послан Петером в помощь Командору. Нет Командора, я возвращаюсь назад. Буду делать… как их?.. изобретений.

– Какой изобретений? – не понял Клюгенау.

– Не знаю. Исчо не вечер, – Гранье говорил по-русски почти грамотно. Хотя акцент все-таки был.

– Точно. Надо написать Петру, – загорелся Григорий. Но почти сразу угас. – Хотя пока дойдет… Тогда хоть Гордону. Пусть разберется, что тут происходит.

Гордон не был главой вооруженных сил. У них вообще не было номинального главы. Хотя авторитет бывалого шотландца стоял весьма высоко.

Клюгенау в подобные сферы был не вхож. Потому не знал, что предпринять. И вообще, допустимо ли офицеру протестовать против назначенного начальника?

Остальные ротные тоже подтянулись помаленьку.

– Господа! Я есть просиль вас продолжайт занятий, – напомнил фон Клюгенау. – Хотя скоро есть обед.

– Обед есть, да есть не хочется, – бросил Ширяев.

– Сегодня вообще постный день, – поддержал его один из капитанов.

Посты в походе не соблюдались.

– А ведь точно. Как я мог забыть? – поддержал его другой.

– Я буду готовиться к… как правильно?.. к отъезду. – В своей жизни Жан-Жак гораздо больше времени провел на море, чем на суше. Да и по суше гораздо чаще ходил в составе десантов, чем ездил. Это лишь в последнее время пришлось поколесить по бескрайней стране. – Исчо надо навестить Сорокина.

Клюгенау переводил взгляд с одного офицера на другого.

– Мы обязаны выполняй приказ. Но обед есть не приказ, – принял решение Дитрих. – Я есть послать гонца в Таганрог. Командор просить – что случиться, извещай его.

– Давайте я смотаюсь. Все равно не могу нести службу по болезни. Петрович выпишет освидетельствование, – предложил Ширяев. – В Крыму такой плохой климат.

На него посмотрели с завистью, а потом Клюгенау неожиданно для всех попросил:

– Пусть Петрович меня осмо… посмотреть. Так плохо себя чувствоваль. Их бин больной.

Он не понял, почему Ширяев улыбнулся последней фразе. А тот объяснять ничего не стал. Да и как объяснишь?

Город бурлил. Я помнил его прошлогодним, только что взятым, когда часть домов была разрушена. На улицах кое-где еще лежали неубранные трупы турок, а уж всевозможного имущества, вернее, его недорасхищенных остатков, было разбросано столько, что пройти местами было почти невозможно.

Тогда я уехал довольно быстро и не видел дальнейших метаморфоз. Теперь Азов был отстроен. Дома стояли если не аккуратные, то целые. Крепостные стены больше не зияли прорехами. Только населения было маловато. Один гарнизон да те, кто решил попробовать счастья на новом месте. Торговцы, их семьи и прочий народ, готовый удовлетворить основные потребности служивого люда.

Теперь этот люд высыпал на узкие улочки, заполонил собой торговую площадь, даже местами выплеснулся за пределы крепостных стен. Доминировали стрельцы в разнообразных кафтанах, попадались и невзрачные мундиры городовых солдат. И только знакомых егерей нигде было не видать.

Еще перед Азовом мне рассказали об очередной истории, приключившейся с Командором. Включая его малопонятное отстранение от командования и назначение в Таганрог. Скорее всего, некто, не будем называть имени, решил присвоить себе лавры удачного предприятия. Вот Сергея и убрали, как говорится, с глаз долой.

Оказалось, поторопились. Бывшие в походе казаки порешили, что раз правды нет, то и делать здесь больше нечего. Под разными предлогами, а то и без них, лихие наездники потихоньку убрались по домам. Что до егерей, то они просто игнорировали нового командира. Приказы как бы выполнялись, однако лишь в тех пределах, которые не позволяли обвинить людей в попытке бунта. Во всем остальном вокруг полковника выросла стена. Его словно бы не было, а отличный полк, без сомнения лучший в армии, перестал представлять воинскую единицу. Или как там это называется у военных?