Алексей Волков - Командор Петра Великого

Не надо было мне возвращаться домой. В крайнем случае – говорить посланнику, что я здесь. Прикинулся бы отсутствующим, и хотя бы человеком себя сегодня чувствовал.

– По сколько часов в день работаете? – внезапно спрашивает царь, следя, как люди довольно сноровисто выполняют свои обязанности.

– По десять, государь. – Говорить тяжело. Хоть бы кваску испить, да как-то неловко.

– Почему так мало? Надо по четырнадцать, не меньше. – Глаза Петра становятся злыми. Усы топорщатся, как у кота, но не мартовского, а готового к битве за свою территорию. Или это тоже следы похмелья? Есть же люди, с утра злые на весь мир!

– Невыгодно. Начиная с определенного момента человек устает. Как следствие, ошибок он делает больше, а производительность труда падает. Плюс накапливается общая усталость от работы без полноценного отдыха, – поясняю я.

Никаким гуманизмом даже близко не пахнет ни здесь, ни в Европе. Но хоть категории выгоды понимать необходимо.

– Нерадивых наказывать, – отрубает Петр. – За каждую ошибку пороть, пока не научатся. И никакой усталости. Пускай забудут это слово.

– Людей надо не только наказывать, но и награждать. За ошибки предусмотрены штрафы, за хорошую работу – дополнительные премии. Мне не нужна смертность от непосильной работы.

– Нужны люди – еще деревни к вашему заводу припишу. – Петр даже производство умудрился сделать крепостным. Но я прекрасно помнил грядущие бунты доведенных до отчаяния людей. И рыть себе яму совсем не хотелось.

– Крепостные у нас заняты на подсобных работах. Большинство мастеров свободные. Те, которые ими не являются, за примерную работу могут получить волю. Раб не заинтересован в конечном результате. А у нас люди работают, зная за что.

В своем кругу мы несколько раз обсуждали, возможно ли надавить на Петра так, чтобы он вообще отменил позорное, хотя привычное, крепостное право. В нашей реальности всю жизнь Петр только укреплял его, сделав едва ли не все население в нечто абсолютно бесправным.

Даже, наверное, всё. Как удалось вспомнить, для тех же дворян служба государству была делом пожизненным. Крестьяне работают на своего помещика, а тот все время проводит в армии. В крайнем случае – на штатской службе. Это уже Петр Третий введет указ о вольности дворянства. Только о крепостных при этом как-то позабудут.

Но даже мы, люди начала двадцать первого века, решили отложить подобные дела в долгий ящик. Нас просто бы никто не понял. Собственники, дворяне, бояре, монастыри, усмотрели бы в этом нарушение своих прав. И даже при самом благоприятном стечении обстоятельств, если бы царь почему-то решил бы нас поддержать, нас бы просто убрали с дороги. Ни одного союзника в таком деле – равносильно проигрышу, и авторитет высшей власти ничем бы помочь не мог.

А сам народ готов принять волю, но абсолютную. Пока владельцы служат, особого недовольства ими нет. Каждый выполняет свое дело. Хотелось бы иначе, только так Бог велел. Короче, революционной ситуации пока не наблюдается. Но дай слабину – и людям сразу захочется большего. Система пойдет вразнос, как это было в революцию и перестройку, и чем ее удержать – неведомо. Вдобавок, это только сказать просто – свобода, на деле требуется кропотливый труд со всевозможными расчетами, дележом земли, вопросом, как компенсировать утраты помещиков. Последним ведь земли даны за службу, и отнимать их без компенсации тоже не вполне справедливо. Казна же хронически пуста. И как ни крути, пока лучше такие вопросы даже не трогать.

Но это в целом по стране. Все, сказанное мной Петру, на производстве имеет прямой смысл. Рабам не по силам творчество. И сколько их ни наказывай, путного результата все равно не добьешься. Не в этом ли причина, что никаких готовых изделий при Петре в Европу не везли? Просто нечего было. Сплошное сырье, как в мои годы.

Щека царя нервно дернулась. Но распоряжаться здесь он не мог. Все, что мы обещали, делалось. У остальных, кому досталось в приказном порядке заняться добычей или производством, дела шли не столь гладко.

Нет, проблемы были и у нас. Но чисто технические, неизбежные при начале принципиально нового направления человеческой деятельности. До сих пор прогресс шел черепашьей скоростью, мы же решили его подтолкнуть.

В нашу бы компанию да знающего металлурга! На пару с первоклассным инженером и толковым геологом.

– А вот это – наш новый станок, Петр Алексеевич. – На пути вовремя попалось очередное творение Ардылова и всех остальных.

На деле, для нас все нынешние усовершенствованные станки, что токарные, что фрезеровочные, были вчерашним днем. Плохо лишь – не было хорошего металла для резцов. Поэтому менять их приходилось слишком часто.

– И чуть дальше – пресс, – показал в конец цеха Командор.

Все недовольство Петра мгновенно схлынуло. Технику он любил намного больше, чем людей. Да и одним топором был готов махать без перерыва. Причем гордился своими успехами так, как, пожалуй, не гордился своей властью.

Мы многое предпочитали скрывать от пытливого царского ока. Устроил он как-то праздник. Пригласил целую кучу иностранных гостей похвастаться нашими достижениями. Сам был свидетелем, как после визита Командор в лучших советских традициях толковал царю о секретности, о понятии «тайна» и при этом едва не ругал Петра последними словами.

Сергея я понимал. Нам требовалось несколько лет форы. Кое-что вполне могли бы изготавливать в той же Европе прямо сейчас, и только обычная инертность человеческого мышления мешала заняться этим. Да еще избыток рабочих рук.

В своей области Кабанов старательно скрывал все, что возможно. Даже царь не знал, для чего в состав егерского полка включена команда, которую Командор назвал охотничьей. Зачем признаваться раньше времени в том, что охотиться ей суждено на генералов противника? Не по-джентльменски, хотя какие правила могут быть на войне? Победителей не судят. Даже когда про себя осуждают.

А работать Петр и в самом деле любил. Он деловито скинул кафтан, встал к станку, выслушал пояснения работающего за ним мастерового и принялся за дело.

Все бы ничего, да только уйти куда-то от царя было неудобно. Стоять же и ждать, учитывая принятое накануне, было тяжеловато. Алексашка, человек талантливый во многих отношениях, умелый, сноровистый, тоже был вынужден включиться в работу. Но похмельем в отличие от своего благодетеля он страдал, посему результаты были весьма скромны, а сам процесс явно мучительным.

И лишь когда обед был безнадежно пропущен, Петр наконец насытил свою страсть к труду.

– Молодцы! – Утреннего гнева у него словно и не бывало. – Надеюсь, покормите рабочего человека? Признаюсь, зело проголодался. Да и чарку бы не помешало.