Валерий Елманов - Знак небес

– А ты верь, – убежденно произнес Константин и просительно добавил: – И живи. Только живи обязательно. Мне бы только знать, что ты жива, пусть далеко от меня, пусть замужем, но жива.

– А если далеко, да еще за другим замужем, тогда какой тебе в моей жизни резон? – вздохнула Ростислава.

– Ты для меня как воздух. Умрешь – чем дышать стану?

Глаза девушки неожиданно наполнились слезами.

– Знаешь, – медленно произнесла она. – О такой любви ведь каждая мечтает – от холопки обельной до княгини знатной. Каждая о ней грезит, только редко к кому она приходит. Я ведь еще совсем недавно такой несчастной себя считала.

– Думала, что Ярослав погиб? – перебил ее Константин.

– Вовсе нет. Просто тяжко все было. Думала, несчастливая я. Сам помысли. Каково это – всю жизнь нелюбимой с нелюбимым коротать. Это как в потемках все время сидеть. А вчера для меня как будто солнышко ясное на небе взошло. Я и зимой лучик малый приметила, да отмахнулась – боялась все, что помстилось. А уж вчера-то точно. А если ты солнышко узрел, то во тьме уже жить не захочешь. Так и я. Вот только я счастливая, оказывается, – сама удивилась Ростислава такому выводу, но уверенно повторила: – Да, счастливая. И не боись – жить я теперь буду. Пусть не для себя, для тебя. – И она, закрасневшись, но не в силах сдержаться, порывисто чмокнула Константина в лоб, но тут же ахнула и испуганно отшатнулась.

– Да ты же весь горишь?! Ты что ж, так и проспал возле шатра на земле сырой всю ночь?!

– Тебя караулил, – смущенно пожал плечами Константин и вновь натужно закашлялся, а пока отходил от приступа, княгиня, прижавшись ухом к его спине, напряженно слушала, после чего озабоченно спросила:

– Ты когда-нибудь слыхал, как в кузне огонь мехами раздувают, особливо ежели они уже старые и худые?

– Ну, доводилось как-то раз.

– Так вот, у тебя в груди сейчас еще хлеще творится, – убежденно заявила княгиня, поставив короткий диагноз: – Перекупался ты, солнце мое ясное, – и скомандовала: – А ну-ка в шатер и лечиться немедля.

– Погоди, погоди, – воспротивился Константин. – Должок у меня перед водяным за тебя остался. Песенку я обещал про него спеть. Обидится дедушка. Скажет, коли князь слово не держит, то и совсем нет веры людям. Возьмет и отчубучит чего-нибудь нехорошее. Сейчас я ему ее спою и тогда уж…

– Да ты дойдешь ли? – воскликнула Ростислава, с тревогой глядя на князя, тяжело, с натугой поднимающегося с земли.

Вскочив, она ловко подставила ему свое плечо. Константин попытался отстранить ее, но сам чуть не упал, потеряв равновесие.

– Я один, – погрозил он ей пальцем. – Ничего со мной не случится. А то вдруг спою, а ему не понравится. Возьмет, и тебя назад потребует.

Слова давались ему тяжело, но под конец он уже понемногу приспособился и выговаривал по одному за вздох. Больше не получалось, хоть ты тресни.

– Так я и далась ему, – насмешливо протянула Ростислава, вновь подставляя князю свое плечо и заверяя его уже на ходу: – Да ты не бойся. Я тихонько в кусточках усядусь, он и не приметит меня вовсе. Мне ведь тоже хочется твою песенку послушать. А потом, как ты один назад-то пойдешь? Нет, княже, и не думай даже.

Так, с воркованием нежным, она и довела его до вчерашнего места, усадив на бережок, и, соблюдая обещание, отошла метров на пять, спрятавшись за кустами.

Как Константин звал водяного слушать обещанную песенку, сам он впоследствии так и не вспомнил. Все как в бреду или во сне было. Помнил он только, что пел:

А еще ему смутно помнилось, как Ростислава, плача навзрыд, пыталась его, Константина, поднять с земли, как причитала, что все, хватит, спел он уже, довольно. Он же, боясь, что позабыл что-то, все продолжал петь, с натугой выплевывая по слову за один вздох и все время удивляясь, почему ему не хватает воздуха, когда его здесь вон сколько.

И последнее, что осталось в памяти, – это встревоженные дружинники, бегущие навстречу им с Ростиславой, и его собственный выдох: «Все!» – а потом только резко приближающаяся к глазам трава и вновь острая боль в груди.

Все те несколько дней, когда Константин находился в пограничном состоянии – то ли выживет, то ли нет, Ростислава ни на минуту не отходила от его постели. Она и спала тут же, в изголовье, уткнувшись лбом в горячую, влажную от пота руку князя.

В ответ на недоуменные взгляды дворовых людей, понимая, что именно могут донести доброхоты князю Ярославу о ее поведении и в какой ад после этого превратится вся ее дальнейшая жизнь, она поясняла гордо:

– Негоже, чтоб князь Константин в Переяславле-Залесском жизни лишился. Тогда уж его дружина точно весь град по бревнышку разнесет.

А сообразительная Вейка тихонько от княгини еще один слушок пустила. Будто главная причина того, что Ростислава в воду кинулась, состоит в том, что она не знала о том, что муж ее, князь Ярослав, жив. После того как он распространился, уже не только дворня, но и все горожане ее чуть ли не в святые возвели.

А как иначе? От мести рязанской град спасла, собою жертвуя, – раз. Одно только это ох и дорогого стоит. За такое сколько ни кланяйся – много не будет.

Да тут еще и второе добавь – как за мужа своего переживала. Не всякая в воду кинется, узнав о смерти суженого, а княгиня, вишь ты, решилась.

Теперь же и третье не забудь – ухаживала за Константином Рязанским так, что если даже и таились у него на душе остатки мести за град свой стольный, то ныне они точно все исчезли напрочь.

И ведь ни на минуточку малую от ложницы его не отходила. Умаялась, бедная, так что высохла вся, с лица мертвенно-бледной стала, лишь глаза одни горят синевой жаркой, да так, что и смотреть на них больно.

А тому, что лик у нее вроде как светиться начал, люди даже не удивились. А чему удивляться-то? Сказано же – святая. А у них у всех положено так, чтоб лицо светилось, иначе как же простому человеку святость отличить.

Ростислава же, коль и услыхала б такое о себе, лишь посмеялась бы в ответ. Глупые они все. Ишь чего измыслили себе – умаялась. Да она самой счастливой в эти дни ходила, потому как все время рядышком с ним была. И мнилось ей, что не просто князь любый, но муж венчанный близ нее лежит, а впереди у них столь много счастья – ни руками не обнять, ни глазами не охватить.

Про смерть же его возможную она даже и не думала. Не тот Константин человек, чтобы вот так глупо костлявой старухе уступить. К тому же и сама Ростислава рядом, а уж она за него – не гляди, что девка слабая, – глотку, как волчица, любому перегрызет. И той, что в саване белом шляется, тоже. Ни страх напускаемый не поможет, ни коса вострая не выручит. Сколько ею ни маши – все едино ее, Ростиславы, верх будет.