Валерий Елманов - Знак небес

Последнее почему-то было страшнее всего. Косте казалось, что даже если бы они рычали на него и угрожающе клацали при этом целой сотней острых клыков в три ряда – было бы намного легче. И ведь они совершенно не причиняли боли, даже удерживали его очень мягко, почти ласково, но эта ласка как раз и пугала больше всего.

А главное – они были повсюду, где бы он ни пытался от них скрыться. Он баррикадировал стульями дверь в одном из классов своей родной сто восьмой школы, но тут вдруг начинал понимать, что они, он, оно – неважно – уже здесь и нужно срочно разбирать созданный им завал.

Он пробирался к другу, который жил в маленькой трехэтажке на улице Островского, но едва появлялся в его квартире, как чувствовал, что они уже тут, причем давно.

Он успевал кубарем скатиться по лестнице и пробежаться до авторемонтного завода, но из-за проходной внезапно выплывало ласково извивающееся аморфное нечто, и нескончаемая погоня вновь возобновлялась. Мелькали улицы, дома, предприятия, Сельчевка сменялась на Захупту, та, в свою очередь, на железнодорожную станцию, вновь парк и опять пятиэтажки и снова Новоряжская – спасения не было нигде.

Чуть-чуть полегчало у него на душе лишь в первые минуты пробуждения. По крайней мере, теперь ему погоня точно не грозила. Но едва он натянул штаны и открыл дверь, чтобы спуститься из своей ложницы, как тут же откуда ни возьмись выплыло ночное существо – доброе и оттого еще более страшное, потому что лишь казалось добрым.

Кое-как закрывшись в ложнице, он наспех придвинул к двери какой-то пузатый неподъемный сундук, но едва уселся для надежности на него сверху, как распахнулось единственное на всю комнату узенькое слюдяное оконце и из него величественно выпрыгнула черная тень. Она стремительно обхватила Константина за плечи, он в ответ что-то истошно заорал и… вновь проснулся. Оказывается, это тоже было сном.

Константин перевел дух и прикусил губу. Стало больно. Убедившись, что уж на сей раз все в порядке, он откинул одеяло, под которым… извивалось черное нечто. Нет, не извивалось. Оно – о боже! – ласкалось, заигрывая и постепенно перебираясь все выше и выше.

Едва оно достигло коленей, как Константин согнал с себя ужас оцепенения и попытался выбежать за дверь, но та была закрыта. Оставался один путь – в окно. Выбив его вместе с рамой, он попытался пролезть сквозь узкий проем, но не смог и застрял. Попытки вылезти назад успеха тоже не принесли.

Во дворе далеко внизу встревоженно бегали какие-то люди. Константин четко видел их маленькие фигурки, а внимательно присмотревшись, даже опознал некоторых. Вон Минька, там Доброгнева, а рядом с ней Славка. Чуть поодаль Юрко по прозвищу Золото. Вот он подбежал к остальным, развел беспомощно руками, что-то объясняя, и вновь подался куда-то прочь. Следом за ним убежал и Минька. Махнув на них рукой, направился в другую сторону Славка.

Тут же вместо них появилась целая толпа новых людей. Где-то по углам двора бродили, словно пьяные, черниговские князья, которые хоть и были повешены, но, оказывается, все равно оставались живы. Они даже о чем-то болтали между собой, задумчиво крутя в руках веревки, свисающие с шей. Веселилась и притоптывала ногами в самой середине двора жена кузнеца. О чем-то напряженно думал облокотившийся на меч Басыня, возле которого сидели Спех и Груша. Неистовый попик, стоя совсем рядом с ними, угрожающе тряс крестом, вздымая его высоко над головой.

Потом все они тоже куда-то разбежались, но зато появился старый волхв в паре с Маньяком. Ведьмак то и дело снимал с головы неизменную воилочную шапочку и протирал ею лысину.

«Э-ге-гей!» – хотел закричать им Константин, но язык не слушался. И в этот же миг нечто коснулось его и снова поползло вверх. От панического ужаса голос прорезался, и его, кажется, услышали, во всяком случае, все задрали головы вверх, высматривая горлопана.

«Ну, наконец-то», – подумал Константин, увидев, как Всевед испуганно машет ему рукой. Затем волхв что-то сказал Маньяку, и тот заметался по двору в загадочных поисках. Нечто уже плотно обхватило его ноги, как жгутом, бережно, но крепко спеленало их так туго, что вырваться не представлялось возможным, и двинулось дальше.

Константин еще раз отчаянно заорал и… выломал полстены, рухнув вместе с нею во двор. Полет был неспешным и плавным, тем более что ему удалось высвободиться от деревянного обруча, представлявшего собой каркас бывшего окна. Да и приземлился он точно в подставленные руки Маньяка, но, глянув на свое тело – лучше бы не глядел, – вновь заорал от панического ужаса. Черная тварь, лукаво улыбаясь, удобно расположилась у него в районе живота и явно не собиралась этим удовольствоваться.

Он заорал еще громче, с ненавистью ухватил это скользкое, противное, черное нечто, чтобы содрать его с себя, но чем больше усилий прилагал, тем больше увязал в студенистой вязкой черноте, с ужасом наблюдая, что его руки исчезли в ней уже почти по локоть, а процесс и не думает замедляться.

Перед глазами неожиданно все завертелось в нескончаемом хороводе – Всевед с угрожающе занесенным посохом, перепуганный чем-то ведьмак, беспомощно лежащий на земле, Доброгнева с каким-то кувшином, а дальше все быстрее, быстрее, а тварь все ближе, ближе, почти рядом с его лицом, и тут… он вновь проснулся.

На этот раз его разбудил стук в двери. Князь слабым голосом прохрипел, чтобы вошли, и увидел Вячеслава. Тот сухо доложил, что все возможные пути побега попика перекрыты, на всем берегу Дона на десять верст выставлены патрули, а оставшиеся четыре сотни поскакали на выручку полона, ведомые проводником Басыней, добровольно предложившим свои услуги. Воевода вскользь заметил, что по его здравому размышлению ратники, упустившие попика, все равно ни в чем не повинны, потому что княжескую команду охранять священника от жителей деревни они выполнили, можно сказать, на пятерку. Посему их ни казнить, ни изгонять из дружины не представляется возможным, чтобы не допустить явной несправедливости, если не сказать больше.

В заключение своего доклада он явно собрался произнести что-то торжественное, даже встал по такому случаю со стула и, сделав шаг к кровати, уже начал было говорить:

– А теперь, княже…

И вдруг как-то сразу осекся на полуслове, замолчал и принялся пристально рассматривать лежащего князя. Что именно Вячеславу удалось разглядеть, Константин не знал, но тот явно увидел что-то нехорошее. Лицо воеводы тут же стало каким-то испуганным и встревоженным одновременно, и он неуверенно произнес:

– Костя, ты извини за вчерашнее. Я же не думал, что ты так сильно из-за побега этого козла в рясе переживаешь. Решил, что выпендриваешься.