Валерий Елманов - Знак небес

– А если на меня кто с ратью пойдет? Ворота распахнуть настежь, хлебом-солью приветить, а самому в тот же монастырь податься? – горько усмехнулся Константин.

– Ворога бить надобно. От этого мрака в тебе не прибавится. Но опять-таки с условием, что делать ты это будешь, будто работу обычную исполняешь, только немного неприятную. А вот зла старайся в душу не допускать. Пусть у тебя там поменьше ненависти, ярости, гнева будет. Ты же не зверь, а человек. Вот и не забывай об этом. Никогда.

– Думаешь, что это как-то ему расти помогает?

– Не знаю, – честно ответил Всевед. – Мы теперь с тобой оба во мраке блуждаем. Кругом туман, а идти вперед надо. Значит, пойдем не спеша и ощупывая все впереди себя. Может, там и ровно, а опробовать легонько надо. Где-то впереди – обрыв, а где-то – ямина.

– Где-то, – эхом откликнулся Константин. – А где?

– Неведомо это никому, – пожал плечами волхв. – Потому и бдить тебя зову, что не ведаю, где ты поскользнуться можешь да прямиком к нему в лапы угодить. Да, и еще одно, а то забуду. Полоняников ты щадить старайся… Хотя что я тебе говорю, будто ты и впрямь в Хлада превратился. Ты и сам их щадишь. Если же… – он помедлил и после паузы продолжил с явной неохотой: – Если же тебя Маньяк в мою дубраву позовет, то озаботься, чтобы все дела твои в полном порядке к тому времени были. Чтоб княжича Святослава мудрые люди своими плечами подпирали, а Русь чтоб еще больше крепла. Опять же дружбу со всеми свести тебе надобно, чтоб союз был.

– Ага, – вздохнул Константин грустно. – Был бы тут воевода мой, он непременно бы спел про «союз нерушимый республик свободных», который «сплотила навеки могучая Русь» [76].

– Ишь ты, – крутанул головой Всевед и одобрил: – А что? Красиво, хотя и малость непонятно. Сам былину такую сложил, или воевода твой постарался?

– Да нет. Есть у нас, точнее, был, нет, будет, короче, неважно – гусляр один. Сергеем звать, Михалковым [77].

– Имя христианское, но слова самые что ни на есть наши, славянские, – счел нужным еще раз похвалить Всевед. – Вот и строй этот союз, дерзай, княже. А главное, в уме держи все время, что деньков у тебя осталось немного, а дел – как раз наоборот.

– В том-то и беда, что я теперь не знаю, за что схватиться в первую очередь, да так все наладить, чтобы оно после моей… моего ухода в ирий не развалилось.

– А ты пальцы загни да прежде в сторонку откинь то, с чем и без тебя управятся, – посоветовал волхв.

– Значит, армия побоку, – задумчиво произнес Константин. – С ней Вячеслав и сам управится. Наука, дома странноприимные, приюты для детей-сирот, больницы, школы, университет – тут Минька с отцом Николаем. В судах Русская правда так и будет применяться, разве что с моими изменениями. – Он сокрушенно вздохнул. – Все равно много остается. С тем же союзом нерушимым. На западе черниговцы того и гляди теперь накинутся, и добро бы, если одни, а то и помощников позовут. На востоке Волжская Булгария. С ней тоже нелады – недавно Великий Устюг разорили. Получается, что и с ними воевать надо.

– А ты не воюй, – предложил Всевед.

– Не поймут. Решат, что слаб. А после того как я на них накинусь, с ними уже никакого союза не заключишь.

– Тогда не накидывайся. Сделай так, чтоб кровь малая пролилась, – и посоветовал: – Подчас даже бить не обязательно. Главное – очень большой кулак показать, чтобы у них аж глаза округлились. Иной раз неведомая сила намного страшнее кажется ворогу, чем сеча проигранная. О том подумай.

– А половцы? Я же сына сестры самого Юрия Кончаковича повесить приказал. Теперь жди с юга грозы. Плюс мордва.

– Думай, княже, – беспомощно развел руками Всевед. – Не стариковскому уму твои дела великие вершить.

– А корабли? – вдруг вспомнил Константин. – Они же из Франции только весной приплывут. Мне же переселенцев размещать надо и град ставить в устье Дона.

– А этим можно и ранее озаботиться, – резонно заметил волхв. – Пошли мастеровых людишек побольше, да и приступай, Сварогу помолясь, с самой зимы.

– Тоже верно, – согласился Константин. – Значит, говоришь, союз нерушимый, – протянул он задумчиво. – Ладно. Пока жив – надо жить.

– Вот и правильно, – одобрил Всевед. – А еще важнее, чтоб ты надежду не терял.

– Ага! Короче, надейся на лучшее, а готовься к худшему.

– Не слыхал, – удивился волхв. – Это откуда ж ты взял?

– Эллины древние такое выдумали, – пояснил Константин. – Был такой народ в Греции. Он и сейчас там живет, только измельчал духом.

– А вот это, княже, отныне ты сам себе постоянно повторяй, – серьезно заметил Всевед. – А ежели кратко, то не только надейся, но и готовься. Понял ли?

– Чего же тут не понять, – вздохнул обреченно Константин. – И жди осени, – усмехнулся он невесело.

– Пока осени, – уточнил волхв. – А далее поглядим, как да что, – и лукаво подмигнул Константину.

Тот в ответ тоже постарался моргнуть, только получилось это у него не так весело, как у Всеведа. Если же совсем честно, то грустное это подмигивание было. Уж очень от него тоской веяло. Чуть ли не за версту.

Прошел почти месяц. Принес он немало событий, как хороших, так и плохих, а самым гадким было то, что поладить с черниговцами так и не удалось. Впрочем, Константин особо на это и не рассчитывал, надеясь хотя бы на то, что удастся выяснить, чего ждать от Глеба Святославича Черниговского, а также от второго своего западного соседа – Изяслава Владимировича Новгород-Северского.

В какой-то мере он это выяснил, правда, ценой гибели всего своего посольства. Хорошо хоть, что рязанский князь на сей раз, почувствовав недоброе, не послал, как обычно, старого Хвоща или Евпатия Коловрата. Поехали несколько ростовских бояр из числа тех, кто жаждал выслужить прощение князя за свою дерзость, проявленную, когда Константин стоял под Ростовом.

Что и говорить – свое прощение они заработали сполна. Да только это была их последняя служба. Вернулись все шестеро на санях, изрубленные, будто мясные туши.

Набольшего из бояр, возглавлявшего посольство, по имени Олима Кудинович, и вовсе признали лишь по приметным ножнам и дорогому поясу. Лица у него не было вовсе. Руки и ноги, правда, оставались целыми, но туловищу уже не принадлежали – лежали рядом с ним на залитой кровью соломе. Тут же валялись и прочие тела.

С ними рядышком, только на двух других санях, лежали слуги и дружинники.

Не пощадили никого, даже возниц. Потому правил поездом из трех саней какой-то черниговец. Был он неразговорчив и, судя по всему, уже настроился на скорую гибель от рук рязанцев. Во всяком случае, когда Константин запретил его трогать и с миром отправил назад, вид он имел весьма удивленный, примерно как человек, который второй раз родился.