Валерий Елманов - Знак небес

Правда, были в ней и тяжелые плотные ковры, богато украшенные разноцветным орнаментом и в обилии развешанные на тонких стенах, но на земляном полу лежал обычный войлок. Стояло перед купцом и богатое угощение, но подано оно было прихрамывающим старым слугой-китайцем, причем на блюдах, совершенно разных по стоимости. Были там и золотые мисы, отделанные по ободку причудливым орнаментом, но были и серебряные, и даже грубо вылепленные из обычной глины.

А еще купец подумал, что зря поверил рязанскому князю Константину, который слишком доверял своим предсказателям. Понадеявшись на его слова, купец прибыл в Бухару, опрометчиво считая, что у него в запасе уйма времени до той поры, пока придет этот проклятый степняк. Как выяснилось, неведомый звездочет Константина ошибся и очень сильно – на целый год.

Сам Чингисхан находился уже в юрте. Он был, точнее, выглядел очень спокойным. Впрочем, как всегда. Почти всегда. Но купец уже знал, что спокойствие это обманчиво и больше всего походило на медлительность гюрзы перед смертельным прыжком. Лишь желтые немигающие глаза великого сотрясателя [104]вселенной самую малость выдавали истинное состояние души властителя монголов – ленивое, но настороженное, хотя пока и без шалых искорок безумия где-то там, в самой их глубине.

Эти искорки весело плясали, когда горели один за другим города тангутской империи Си-Ся, переходили в безумное адское пламя во время очередного сражения и угрюмо роились в самой глубине зрачка, когда Чингисхан определял дальнейшую судьбу пленных, захваченных на поле битвы. Сейчас их не было, и одно это уже радовало Ибн-аль-Рашида, хотя на самом деле ничего не значило. Появиться они могли в любой момент. Пока же гюрза размышляла.

Ибн-аль-Рашид огляделся, сделал он это очень осторожно, самым краешком глаз. Араб все никак не мог понять, почему воины привели его не в большой шатер, где повелитель монголов всегда устраивал веселые пиры и горделиво восседал на золотом троне, захваченном в Китае. До недавних пор его принимали именно там.

– Ты сказал, купец, что урусы мужественные и храбрые люди, – хмуро выслушав подробный рассказ торговца, заметил Чингисхан. – Тогда почему же они бедные? Почему же они не оседлают своих коней и с мечами в руках не добудут себе богатства у своих соседей?

– Я уже говорил, повелитель народов, что они мирные люди. Они любят то, что делают и добывают сами. У них даже поговорка есть такая, – заторопился Ибн-аль-Рашид, видя, как нахмурились и без того уже узкие глаза Чингисхана, – что легко приходит, то легко уйдет.

– Глупцы, – проворчал грозный хан. – Они забыли добавить, что, когда все легко уйдет, можно также легко взять еще. Ну, пусть так. Но ты сказал, что у них много правителей, и нет одного, самого главного.

– Я сказал, что у них есть князья и каждый сидит в своем улусе. Но кроме этого есть и великий князь, который сидит в главном городе уруситов – Киеве, и если он созывает остальных на битву, то они, как послушные сыновья, охотно приходят на зов отца.

Чингисхан рассеянно протянул руку к пиале и, шумно отдуваясь, одним махом осушил пенистый кумыс.

– Всегда приходят? – буркнул он. – Всегда слушаются?

– Мне говорили, что всегда, но за последние годы у них не было большой войны и великих врагов, – осторожно заметил Ибн-аль-Рашид. – Поэтому я могу говорить сейчас только о том, что слышал. Видеть же это своими глазами мне не доводилось.

– И они никогда не враждуют между собой? – осведомился монгольский хан.

– Бывает у них и такое, – уклончиво ответил араб. – Но и тут я могу лишь вновь повторить те слова, которые уже произнес: все это я только слышал, но сам не видел.

– Значит, сыновья не очень-то послушны, – проницательно заметил «повелитель народов». – Плохие дети и плохой отец, который не хочет или не может накинуть узду непокорности на каждого из них, – сделал он глубокомысленный вывод и вновь задумался.

Ибн-аль-Рашид тоскливо вздохнул. Каждый раз после того, как он имел встречу с Чингисханом, араб, возвратившись с нее живым и невредимым, первым делом расстилал молитвенный коврик и возносил аллаху благодарность за великую милость. Величайший вновь позволил ему ускользнуть от этой огромной кошки с острыми когтями рыси и немигающим взглядом хищных глаз барса.

– Ты все мне поведал, купец? – неожиданно раздался в ушах торговца голос хана. – Ничего не утаил?

– Все, сотрясатель вселенной. Как на духу.

– А почему умолчал о том, как рязанский князь Константин разбил войско князя Ярослава?

– Я не умолчал, – растерянно развел руками Ибн-аль-Рашид. – Я ведь сказал, что между уруситскими князьями бывают ссоры и раздоры. Если говорить о каждой из них, то мой рассказ затянется на слишком долгое время, а у тебя есть дела и куда более важные, чем выслушивание таких пустяков.

– Это так, – величественно кивнул головой Чингисхан и заметил: – Ты принес мне много интересного и нового. За это ты можешь купить у моих воинов столько, сколько сможешь увезти на своих верблюдах. Ныне здесь есть все, так что тебе ни к чему отправляться за товаром дальше, к восходу солнца.

Это был намек. Чингисхан явно не желал, чтобы Ибн-аль-Рашид поехал в Китай, где у араба осталась молодая жена и младенец сын.

– Но я бы не хотел, чтобы ты надолго задерживался в этих развалинах, которые когда-то гордо именовались великой Бухарой, – неторопливо продолжал хан. – Почему бы тебе снова не отправиться к уруситам? Мои воины не знают настоящей цены захваченной добычи, так что ты сможешь продать все там с очень большой выгодой для себя.

– Как я могу ослушаться твоего повеления, хан, – склонился в низком поклоне перед «повелителем народов» торговец. – Я как можно быстрее отправлюсь в путь, даже если потерплю от этого ущерб, – но тут он вспомнил просьбу рязанского князя и после недолгих колебаний решился: – Дозволь одну только просьбу, великий каган.

Тот вздохнул. Все просят. Всем что-то нужно. Вот и этот туда же. Сделал на черный дирхем, а просить будет – уверен – на золотой динар. Однако делать нечего.

– Ну, – буркнул нетерпеливо.

– Прежде чем уехать на Русь, я бы хотел не только купить у твоих воинов товар, но и взять у тебя некоторых пленников, чтобы увезти их с собой.

– Хорошие умельцы мне и самому нужны, – хмыкнул Чингисхан. – Или ты думаешь, что я их отбирал для тебя?

– Я так не думаю, великий каган. Но я не прошу у тебя тех, кто может ковать мечи, выделывать кожи, ткать красивые ковры и изготавливать для твоих жен прекрасные золотые украшения. Если бы ты позволил, то я взял бы других, которые ничего не умеют делать своими руками. Зачем тебе бездельники, которые все ночи напролет любуются небом, пытаясь понять движение звезд, или те, кто за всю жизнь тяжелее каляма [105]ничего не держали в своих руках.