Валерий Елманов - От грозы к буре

– Тиун – дубина глупая, на сеновале косу забыл, вот я и порезался. А ты, видать, когда меня за руку брал, то ее же потом и к своему боку прижимал. Такое бывает.

– Ничего не понимаю, – растерянно прошептал Константин. – Уж очень все ясно помнится. Разве во сне так бывает?

– Говорю ж, медовуха поганая у Хрипатого. Она это, больше нечему. А про ясность я так скажу. Ежели тебе щепотку сушеных мухоморов дать, так ты такое учудишь – небо с овчинку покажется.

– Ну, если медовуха, – неуверенно протянул Константин. – Погоди, погоди. А ведьма-то была? Васса-то?

– Точно, – хлопнул себя по ляжкам ведьмак. – Ай да молодец ты, княже. Вот что значит голова ученая. Мы ж к ей перед самой свадебкой заходили. Потому и привиделась она тебе. А я-то мыслю, откуда у тебя в снах ведьма, коль тебе их в яви ни разу зрить не доводилось?

– Так она жива? Разве ты ее не…

– Подсобил уйти – это верно. Вишь как оно – до медовухи ты все запомнил, а дальше началось.

– А она…

– Да что она, – досадливо перебил Маньяк. – В домовину ее положили, снесли, как и всех, на буевище да закопали.

– А кол?

– И кол воткнули в могилу – ведьма ж чай.

– А она что же – не вставала совсем?

Ведьмак жалостливо посмотрел на князя и заметил:

– До Рязани твоей хода еще изрядно. Может, ты еще малость поспишь, а? Тока когда чертей там во сне учнешь гонять, не забудь – первым делом зеленых лупи. Они самые зловредные. А уж проворные – страсть. Это мне мужик тот из Приозерья сказывал.

– Да ну тебя, – обиделся князь, закрыл глаза и… правда уснул, причем проспал до самой Рязани, продрав глаза лишь под утро, да и то не потому, что выспался, а потому, что замерз от утренней речной прохлады. Спал он, правда, без сновидений. Медовуха, наверное, выветрилась.

А едва проснулся, как ему уже стало не до рассуждений о том, что в Кривулях было наяву, а что приснилось. Он даже с пристани сойти не успел.

– Нашелся! Нашелся! А мы-то тебя уже обыскались, княже! – заорал обрадованный донельзя Епифан, тряся своей кудлатой бородой.

– Стряслось что? – недовольно спросил князь.

– Ничегошеньки, – оторопел Епифан. – Слава всевышнему – все в порядке.

– А чего ищете? – не понял Константин.

– Так ведь гонец прибыл еще на рассвете. Сказывал, чтоб тут же его к тебе провели, что, мол, он такое везет, о чем князя незамедлительно упредить надобно.

Когда князь появился на своем подворье, гонец спал мертвецким сном. Понадобилось вылить на него пять ведер холодной воды, чтобы привести его в чувство.

Помотав головой, он ошалело посмотрел вокруг и шагнул к Константину.

– Беда, княже, – произнес он и вновь замолчал, осекшись.

– Так что стряслось-то? – нетерпеливо спросил Константин.

– Велено одному, тебе поведать.

Князь посмотрел по сторонам и быстро пошел к себе в терем, жестом пригласив гонца следовать за ним. Едва они вошли в малую гридницу, как гонец тихо выдохнул:

– Они все с Галича, с Владимиро-Волынского, Турово-Пинского и прочих княжеств в Киев подались. Любомир наказал передать: поход на немцев орденских обманом был. То ему доподлинно известно стало.

– Дружины точно вышли?

– Они из тех земель напрямки подались – знамо, коней в ладьи не посадишь. А вот пеших ратников мне самолично видеть довелось. Они отставших поджидали, но через день после моего ухода оттуда должны были выдвинуться на Десну, а там волоком в Угру. Сказывал Любомир, что дружины пеших своих у устья Угры ждать будут. Как повстречаются, далее по Оке двинут. Конные берегом пойдут, а пешие рати – на ладьях.

– Много ли их? Счесть удалось?

– Любомир так велел передать: числом до двадцати тысяч, ежели не больше. Да чтоб ты, княже, не забыл к ним смолян прибавить, полоцких князей, новгород-северских, черниговских да новгородские и псковские полки.

– Вся Русь, – пробормотал Константин.

– Во-во. Любомир так и сказывал – вся Русь исполчилась, – подтвердил гонец. – А еще он передал, что орды Котяна и Юрия Кончаковича из Шарукани берегом Оскол-реки двинулись. Прямиком через черниговские земли на Пронск с Рязанью придут. И еще одно, – наморщил лоб гонец, припоминая. – В Булгарию Ярослав своих людишек послал, и давно уже. Самых лучших не пожалел, чтоб точно уговорили они тамошнего хана тебе в спину ударить. Им по Волге-матушке до Оки, да по Оке до твоего стольного града добраться – тьфу, пустячное дело. Так что надобно тебе и оттуда гостей недобрых ждать.

– А откуда он все это вызнал?

– О том мне неведомо, а Любомир повелел тебе одно только слово сказать, ежели сумнения будут: княгиня, – и вдруг как-то по-детски взмолился: – С ног валюсь, княже. Дозволь хоть на полу лечь. Последних трое ден вовсе глаз не смыкал, успевал только с коня на коня прыгать.

– Любая лавка твоя, – предложил Константин.

Он задумчиво прошел к двери и, решившись, повернулся к гонцу:

– А ты сам-то княгиню видел?

Раскатистый храп был ему ответом.

Но даже если бы гонец и не спал, то навряд ли он смог бы добавить еще хоть что-то к своему короткому рассказу. Все, что передал ему Любомир на словах, ратник уже поведал. Об остальном же он просто ничегошеньки не знал, тем более о княгине.

Впрочем, сам Любомир знал о ней немногим больше. Разве что имя ему известно было, да еще то, что она жена Ярослава, заклятого врага рязанского князя.

Сама Ростислава приметила бойкого паренька на торгу еще зимой. Издали голос его услыхала, и что-то он ей знакомое напомнил. Глянула мельком и обомлела, сразу признав того самого, который о чем-то с воеводой Вячеславом разговаривал, стоя в полутемных сенцах большущего княжеского терема во Владимире.

Пока Ярослав с постели не вставал и их в Переяславль-Южный не отправили, она в том тереме вовсю хозяйничала, и никто ей ни в чем из слуг не перечил. Полноправной госпожой была. А кому еще? Кроме нее только Агафья Мстиславовна – вдовица безутешная – оставалась, но та и раньше квашня квашней была, а ныне, после утраты мужа, совсем расхворалась. Ей бы за своими детишками углядеть. Ох и шустры малолетние Константиновичи, глаз да глаз за ними нужен. Сама Ростислава общий язык с ними быстро нашла, всегда старалась чем-то сладеньким да вкусненьким угостить.

Вот и ныне решила сладеньким угостить, вспомнив, что в отдельной маленькой клетушке, вход в которую вел прямо из сеней, в одной из корзин сласти иноземные еще остались. Полезла туда, чтоб достать, да как на грех, рукой нечаянно взмахнула и свечу опрокинула, которую на полку поставила. Особой беды не случилось, но огонек погас.