Валерий Елманов - От грозы к буре

– А они пришли ко мне татями, – горячо заявил Константин. – Думаешь, тот попик, который о том наплел вам, всю правду до донышка рассказал?

– Всю – не всю, но ведь повесил же ты их, – рассудительно заметил Мстислав.

– Если бы я не повесил – толпа смердов в клочья бы порвала. Это лучше, по-твоему?

– Да куда уж, – миролюбиво вздохнул Мстислав. – Но у них, повешенных, оправдание хоть есть – язычников в веру святую обращать пришли. Кто ж виноват, что они в своих заблуждениях упорствуют? Выходит, ты им от христиан добрых заступу давал. Это как?

– И снова я тебе как на духу отвечу, Мстислав Мстиславович, – вздохнул Константин. – Ничего из мыслей не утаю.

– Да уж, именно так и отвечай, – поддержал Удатный.

– Так вот, если какой-нибудь волхв или иной жрец что-либо в моем княжестве учинит – убийство какое или иное зло кровавое, – я его мигом на сук вздерну.

– Вот тут правильно судишь, – согласился Мстислав.

– Но сразу скажу и повторюсь – только за зло кровавое. За веру я его пальцем не трону. Разве можно гонения на людей за такое устраивать? Христос ведь как учил – лаской надобно. Он прощать всех заповедовал и не семь, а семижды семь раз. Если бы тот же отец Варфоломей с уговорами да со словом мягким к ним обращался, то и вовсе ничего бы не было. Он же их адом постоянно пугал да муками вечными, а потом и вовсе тех, кому они поклонялись, порубил топором. Гоже ли со святыней, пусть и чужой, так поступать?

– Так-то оно так, – протянул Мстислав. – Но все же с князьями ты…

– Обожди, княже. Сейчас и до князей дойду. Ведомо ли тебе, как я с Ингварем Ингваревичем под Коломной обошелся?

– Конечно, ведомо. Убег он от тебя. Ныне раны вскрылись, так заместо него Роман в дружине Мстислава Святославовича едет.

– Вот брехуны какие! – всплеснул возмущенно руками Константин. – Живой он был и здоровехонький под Коломной. И ран у него никаких не было. Только я с ним, как стрыю подобает, поговорил по душам, усовестил, что, мол, негоже ворогов на Русь наводить да села рязанские с градами разорять. Потолковав же обо всем этом, обратно в Чернигов отпустил. Об одном лишь просил – подумать как следует. Хороший он – чистый, справедливый, добрый. Таких обижать негоже.

– А он? – заинтересовался Мстислав.

– Выполнил он мою просьбу – подумал. Обо всем подумал, как следует поразмыслил. Аккурат месяц назад окончательно решился обратно вернуться и Переяславль-Рязанский из моих рук принять, да на беду свою мыслями этими с Мстиславом Святославовичем поделился. Тот воспретил. Ингварь за свое. Его слуги княжьи под стражу взяли. Подранили же, когда он из полона уйти попытался. Хотел черниговец поначалу следующего брата – Давыда взять, но тот во всем воле старшего послушен, потому и пошел благословления испрашивать. Ингварь же сказал: «Нет тебе моего дозволения на Рязань с ратями черниговскими идти». Давыд в отказ. Третьего же Ингваревича – Романа, который погорячее, чем второй, к старшему брату и вовсе не пустили. Не знаю, сколько они его умасливали да уговаривали, но думаю, недолго. Властолюбив мальчик оказался – легко поддался на посулы.

Рассказывая все это, Константин еще раз мысленно похвалил себя за то, что в свое время не поскупился, когда разведку заводил. Съедала она, конечно, изрядно, что уж тут. На гривны, которые бойцам невидимого фронта утекали, можно было бы запросто лишнюю полутысячу дружинников нанять, да и то еще осталось бы малость. Но дружина дружиной, а разведка разведкой, как сказал Вячеслав, прикидывая, какое денежное содержание им платить надо. У Константина от названной им цифры поначалу чуть глаза на лоб не полезли, но друг-воевода, как выяснилось, не просто ее с потолка взял. Он лист бумаги извлек, сверху донизу мелким почерком исписанный, и на стол его молча положил.

– Давай вместе смотреть, где подсократить можно, – предложил миролюбиво.

Часа четыре они потратили тогда, выискивая возможность экономии. Правда, нашли, не без того. Получилось в конечном итоге аж на целых двадцать пять гривен дешевле.

– А времени-то сколько вбухали, – прокомментировал насмешливо Вячеслав. – И стоило из-за четвертака столько возиться?

Зато теперь Константин, можно сказать, во всеоружии перед Мстиславом сидел и четко знал – кто, что, где, с кем и как. Одно плоховато было – порой данные уж очень сильно запаздывали. Российские дороги, точнее, практически их полное отсутствие, знаете ли…

Впрочем, чаще всего особых неудобств от этого не возникало, но иногда…

– Чудно мне все это слышать, – пробасил Мстислав настороженно, не понимая, откуда может все это знать загадочный рязанец. – Ничего ж не ведал, веришь?

– Верю, – твердо ответил Константин, уточнив: – А вот им – нет. Вышли они из веры моей. Лишь тебе одному во всем верю. Но ты дальше слушай – про повешенных. Только поначалу расскажу тебе, что они там вытворяли. Одно мое село они целиком сожгли. Кто из огня выскочил, те босиком по снегу, в чем мать родила, в Залесье ушли. А черниговцы через неделю сызнова пришли, опять все крушить да ломать стали. Окрестить, говоришь, хотели? Так они даже не пытались. И еще одно. Прежде чем до смердов беззащитных добраться, князья сторожу мою повырезали напрочь, которую я для защиты людишек поставил. Десять дружинников рязанских под копьями, стрелами да мечами черниговцев и новгород-северцев полегли. Это как?

– И о том я не знал, – обескураженно развел руками Мстислав.

– А невыгодно было сказывать, вот и не говорил тебе никто! Всем же ведомо, что ты за правду, за истину стоишь, что ради них можешь и на зятя пойти, чтобы честь на Руси блюлась! Кто ж тебе правду ненужную скажет?! – разошелся Константин. – И о том, что Ярослав твой, едва с постели начав вставать, тут же принялся во Владимире козни мне чинить, народ на измену подговаривать, тоже, поди, не слыхал?!

– Тут ты сам виноват, – тяжеловесно брякнул Удатный. – Не надо было ему под Коломной раны перевязывать да нянькаться, – и замолчал смущенно.

– Я не о нем – о ней думал, – честно произнес Константин. – Боялся, что больно ей сделаю. И потом, пусть не самолично, но все равно, ответ на мне, как на князе, за смерть его. И кем я перед ней предстал бы – убийцей ее мужа? От такого до самой смерти не отмыться.

– Чудной ты, рязанец, – хмыкнул недоуменно Мстислав. – Никак я что-то в толк не возьму, чего ты сейчас от меня хочешь? Почто позвал?

– Оправдаться хотел да объяснить все как на духу.

– Ну, считай, что объяснил и оправдался. А что ты не досказал, – и лукавая усмешка плутовато скользнула в русую бороду Удатного, – то мне Ростислава поведала. И про водяного сказывала, и про то, какой ты есть. Потому и сижу тут, а иначе говорить с тобой и вовсе бы не стал… Ну, ладно. С этим все. Дале-то что?