Андрей Посняков - Легат

Ячменное поле расстилалось недалеко от деревни, с трех сторон окруженное лесом. Опасное было местечко – не раз и не два забредал сюда хитрый и сильный зверь – «ведающий мед». Мед-то медом, но и ячменем не брезговал, даже вот таким, как сейчас, зеленым. Погоды в здешних местах стояли стылые, да и лето было коротким – потому и не успевали ждать, покуда все вызреет, жали в прозелень, потом – уже сжатый – расстилали на земле, чтоб дозрел. Ежели дождь или град – можно быстро убрать, а затем опять расстелить, дождавшись солнышка. Честно говоря, непоспевший ячмень и жать-то куда как приятнее – ни солома, ни колосья не ломятся, не спадают. Зарко такая работа нравилась, как и другим. Ну, конечно, не сенокос, не так весело, да и никто особо на тебя не смотрит, однако переговариваться, перекличку-веселуху устроить можно, а то и песню запеть. Не из девичьих, грустных, а из тех, что повеселее. Во-он и посейчас пели, далеко слыхать:

Подбежав к полю, Зарко порыскал глазами в кустах – ага, вот он, серп, лежит там, где оставлен. Дядька Гремислав – он сегодня был на жнивье старшим – покосился на отрока, однако же ничего не сказал, видать, предупрежден был.

– Куда ходил? – Едва успел Светозар опустить серп, как уж с соседней полосы зыркнул на него дружок, Горшеня. Смешной, круглоголовый, востроглазенький, в соломенного цвете волосах солома же и запуталась. Усмехнулся Зарко:

– Ты что тут, в скирдах, спал, что ли?

– Не спал, а… – Горшеня опасливо оглянулся. – А за девками Ведогастовыми смотрел – как те купались!

– Ах ты ж востроглаз болотный! И чего там увидел?

– Да уж увидел, не сомневайся, – Горшеня свистнул с деланной гордостью, мол, и мы тоже не лыком шиты. После спросил промежду прочим: – Говорят, ты с Брячиславом о чем-то толковал?

Светозар встрепенулся:

– Кто говорит?

– Да все… Видали, как вы от рощицы шли. Ну, не хочешь, не рассказывай, больно надо!

Горшеня нагнулся к борозде, заработал серпом. Заходили под рубахой лопатки. Друг. Пожалуй, теперь, единственный, ведь Витень с Настаем сейчас там же, где и Невда. Невдушка, сестрица, – а ведь и впрямь, заступница, эвон, дождя-то таки не было! Разметал верховой ветер облака-тучи, унес в дальнюю сторонушку.

Горшеня иногда оглядывался, косился обиженно золотисто-карими своими глазами, мол, вот так, друг, называется, копит в себе какие-то тайны… Которые, в общем-то, и никакие не тайны вовсе. Уж о том, что в Озерном граде отроков оставят, уже, пожалуй, вся деревня знает. Ну, не знает, так узнает. Как такое дело скроешь?

Зарко оглянулся на старшого – тот маячил на другом конце поля, орал на какого-то нерадивца.

– Эй, Горшеня! – позвал он. – Горшеня!

– Да чего тебе? Отстань, не мешай работать.

– Как знаешь, – Зарко нарочно замахал серпом с такой силой, словно задумал закончить жатву уже сегодня к вечеру. – А я, между прочим, скоро в чужом граде буду!

Зарко аж распирало от гордости. Хорошо хоть было с кем поделиться, Горшеня – парень надежный, не какой-нибудь болтун.

– Врешь! – Бросив серп, Горшеня хлопнул себя ладонями по коленкам. И почему-то сразу поверил, несмотря на это вот «врешь». – Опасное это дело, друже!

– Да уж, нелегкое, – солидно кивнул Зарко.

– С тобой бы пойти… Уж мы бы вдвоем, эх…

– Да со мной уже Доброгаста с Вентей надумали. Все одно от них на полях толк небольшой.

– Доброшку? – снова удивился Горшеня. – Этого ябедника-то?! Да он же там весь наш род предаст! Я уж не говорю о Венте, тот-то подлиза известный. Вот вчера только ка-ак хрястну ему по затылку, а он…

– Ничего не поделать, друже. – Зарко вздохнул. Уж конечно, куда лучше, если б с ним отправился Горшеня, старинный дружок, уж всяко было бы легче, чем с этими чунями, Доброгастом и Венцеславом. Во-он они на самом конце поля, делают вид, что работают. Уж не на них ли осерчал старшой, дядька Гремислав? Очень на то похоже.

Так и работали дальше, переговариваясь. Светозар видел – уж очень Горшене хочется с ним на пару пойти. И веселее вместе, и потом – почет да слава, шутка ли, в самом чужеземном логовище побывали и живыми назад выбрались. Зарко-то, конечно, уже там был, но так, почти пленником. Другое дело сейчас.

Незаметно подкрался вечер. Тихий такой, солнечный, спасибо сестрице Невде! Сжатый ячмень на ночь связывали в снопы. Наутро, ежели ведро, снова раскидать можно, а то вдруг ночью дождь?

Вечером у речки было веселье. Задумали с мостков нырять, первым Горшеня вызвался. Порты-рубаху скинул, серп воткнул в мосточек, у краешка, нырнул, хорошо так, с разбега, с брызгами, а как вынырнул, рукой за мосток уцепился… как назло пальцами да об свой же серпец! Кровища хлынула – эвон, едва все пальцы не отхватил. Ну, от собственной же рубахи тряпицу оторвали, замотали, подорожником жеваным приложив. Горшеня завздыхал, да – делать нечего – посидел на бережку, посмотрел, как другие ныряли. Калину-ягоду недоспелую горстями ел.

– Смотрите, осторожнее! – недовольно косясь на него, предупредил дядька Гремислав, старшой. – Тут под водой колья. От старых мостков остались.

Эвон, колья ему! Какие колья, когда тут такое веселье? Разнырялись, разохотились все, крик на всю реку стоял: купаться – это ведь не работать. Девки Ведогастовы со своего поля сзади подошли, встали за кусточками незаметненько, перешептывались, смеялись, стреляли глазками. Зарко оглянулся, заприметил среди прочих Заринку – уж и краса девица: стройненькая, длинная коса, а глаза… не глаза – звезды! А вдруг и вправду, как Брячислав-жрец сказал, все и сладится? Вот бы славно было в опустевший дом такую красу привести. Уж помоги, сестрица!

Дядька Гремислав смотрел-смотрел, да, плюнув, и сам разоблачился, нырнул. Вынырнул – глазами сверкает – эх, хорошо! Потом чуть в сторонку подался, понырял там, выдернул-таки кол, на берег выбросил – мало ли…

Тут и стемнело. Ну, не так, конечно, как осенью, но все же. За деревней, на старой поскотине, призывно мычали коровы, со всех сторон слышались веселые голоса и песни – возвращались с полей работнички. Дядька Гремислав махнул рукой – потянулись к деревне и отроки. Шли, переговаривались, узкой лесной тропою. Горшеня шагал последним, несколько раз в кусты убегал – животом занедужился, бедолага. А вот как незрелую-то калину лопать!

– Идите, идите! – махнул рукой Горшеня. – Не ждите, я и без вас доберусь… Ой, постой-ка, Доброгастушко.

– Чего тебе? – недовольно оглянулся Доброгаст.

– Сходил бы на мостки, я там серп свой оставил.