Валерий Елманов - Красные курганы

Старики опустили глаза, ждали, что теперь им скажет князь, хотя и так было ясно, что ничего хорошего они не услышат.

Константин окинул всех суровым взглядом.

– Стало быть, ты, старик, в старых богов по-прежнему веруешь? – спросил он негромко.

У Нинна сердце так и замерло. Хорошо еще, если его одного сейчас к дубу потащат, а ведь могут и всех прочих, без разбора, тоже вздернуть. Вот горе так уж горе. Однако деваться некуда. Коль пришел твой смертный час, умей встретить его достойно. Это в рождении своем дите не властно. Когда оно на свет появится, в чьей семье, – все в руках пресветлых богов. А смерть иной раз напрямую от самого человека зависит. Не всегда, правда, но бывает. У Нинна именно так и получалось. Теперь главное, седин своих окончательно не опозорить, не смалодушничать.

– Верил, верую и в последний свой час верить буду, – ответил он гордо, и даже голос его, скрипучий и слегка дребезжащий от тяжести прожитых лет, изменился, стал звучным, будто его обладатель разом смахнул с плеч два-три десятка прожитых лет.

Сам же Нинн только об одном сейчас и сожалел: неужто из-за такой малости князь весь уговор, почти состоявшийся, безвозвратно порушит? И, будто сбылись его самые худшие опасения, не стал русич торопиться, а тем же негромким голосом спросил у остальных:

– Кто еще из вас верует в старых богов?

Первым с места поднялся сосед Нинна, Виенцо, за ним встал Имаут, потом – старейшина лэттов Дотэ. А еще через минуту уже все приглашенные стояли в ожидании приговора.

– Вот уж не подумал бы, – озадаченно произнес Константин.

Было ему, конечно, немного жаль, что среди стариков не нашлось ни одного, уверовавшего во Христа. Впрочем, иного и ожидать нельзя. Если б его самого загнали палкой в новую веру, так он бы тоже принципиально продолжал хранить верность старым богам. А с другой стороны взять – какая, собственно говоря, разница?

– Да вы чего повставали-то? – добродушно заметил он. – Я же сказал: в моих землях каждый верует так, как он того возжелает. Когда я их , – выделил он последнее слово, – изгоню прочь, то дозволю всем вам молиться любым богам. – И, заметив некоторое недоверие во взглядах, устремленных на него, вынул из ножен меч и торжественно произнес: – Ныне вам роту на мече [42]даю и от слов своих не отступлюсь.

– А мы им, едва вернемся по домам, за твою победу жертву принесем, – ответил Нинн. – Пусть Перконс светлоликий на твоих, нет, на наших ворогов огненных стрел нашлет в изобилии.

На том и закончился их разговор в тот день. Взятые на себя обязательства обе стороны честно выполнили. Когда ливы и лэтты штурмовали те же валы, до иного из них русичи даже не успевали дотронуться копьем – тот сам послушно летел обратно в ров.

То же самое происходило и на стенах. Воины князя целили местным больше в руки да в ноги. Причем норовили угодить так, чтоб стрела проходила вскользь, по мякоти. Не всегда, правда, это удавалось, но тут уж как кому на роду написано. Во всяком случае после семи дней осады в войске ливов насчитывалось только четыре десятка погибших.

И вот что еще интересно. Наверное, просто так совпало, что за какую-то неделю в этих местах пронеслись сразу две грозы. Причем каждая гремела не впустую. В первый раз молнии уложили наповал шестерых, во второй – распрощались с жизнью еще четверо. И все они были рыцарями.

Иной, скептически усмехнувшись, скажет, что железо всегда притягивало молнию и это известно даже школьнику. Так-то оно так, но воины Константина на стенах тоже без кольчуг и мечей не появлялись, а вблизи них хоть бы один разряд ударил.

Совпадение? Скорее всего. Но кто может что-либо наверняка утверждать? Только глупец с пеной у рта будет стоять на своем. Умный же промолчит, ибо доподлинно тут никому ничего не известно. Если мы чего-то не знаем, то это вовсе не говорит о том, что такого не может быть.

Ну да оставим в покое Перконса. Не о нем ныне речь. К тому же десяток вражеских жизней, отнятых то ли богом, то ли чертом, – это хорошо, но с остальными все равно надо самим справляться. Воины Константина о том хорошо знали, поэтому спуску рыцарям не давали ни в чем. Взять, к примеру, тот отгороженный с двух сторон плацдарм у реки, где находилась пристань.

После нескольких неудачных лобовых атак на валы магистр Волквин нацелился именно на нее. Действительно, зачем упираться, когда тех, кто засел в обороне, можно преспокойно обойти, подплыв к ним по Двине? Уж тут-то они ничего сделать не смогут. Со стен же навряд ли кто станет стрелять, опасаясь попасть в своих. Да и бесполезны стрелы при таких защитных доспехах. К тому же можно и епископу нос утереть, если все как надо выйдет. Раз главная заслуга во взятии замка будет принадлежать орденским рыцарям, то им должна принадлежать по праву не третья часть Кукейноса и даже не половина, как пообещал сам Альберт, а гораздо больше.

Посему Волквин лично отобрал лучших из лучших, усадил их в ладьи и благословил на победу во славу божью. Дальше же случилось такое, что и вспоминать не хочется…

Двадцать второй год уж наступил с посвящения епископа Альберта. Но в тишине недолго жила ливонская область…

…В то лето собрались в Полоцке к королю Константину [43]все злодеи из соседних областей, изменники, убийцы братьев-рыцарей и купцов, зачинщики злых замыслов против церкви ливонской. Главой и господином их был сам король.

И взяли они коварством и вероломством, на которое были горазды, замки Кокенгаузен и Гернике у простодушных тевтонов, перебив малочисленные их гарнизоны. А в землях этих принялись тут же все сжигать, убивать, опустошать и угонять скот, но, услышав, что к Кукейносу идет с сильным войском сам епископ, сразу убоялись и сели в замках в осаду.

Взять их было трудно, ибо были замки весьма крепки. Стрелки епископа и братья-рыцари многих у русских ранили и убили. Точно так же и русские в замке кое-кого ранили стрелами из своих луков.

Глядючи на люд, избиваемый басурманами, в железа закованными, возопиша Константине-княже и тако рек: «Аще оные не люди? Так почто же вы их терзахом и избивахом яко зверей диких?» А княже Вячко, кой оными землями володети учал опосля того, яко его братия полегла под Ростиславлем, грамоту харатейну отписаша Константину и тако в ней рек: «Бери княжество Полоцкое и володей им, а я из твоих рук Кукейнос приму, и мне того довольно буде». Константин же оное дарение прияша и пришед на земли свои, а тех, кои володели ими не по покону и не по правде Русской, изгнаша прочь.

Гонимые Русью епископ и слуги ево собраша силы воедино и пошед к граду Кукейносу, дабы воевати оный. Но зрил Господь с высот горних на неправду их и всташа в голове воинства Константинова и бысть о ту пору биты латиняне и епископ их, кой запамятовал вовсе, что несть прилику слуге Божьему в руце меч держати, а не крест Господень.