Алексей Махров - Господа из завтра (СИ Обновлено 06.09.09)

… Ого! Давненько я такого не видал. Вся пунцовая от смущения в кабинет заявилась фрейлина дорогой маменьки и самым нахальным образом вырвала меня из цепких лап Морфея. Смущается она, разумеется не потому, что меня разбудила, а потому, что рядом с ней стоят подъесаул-атаманец и поручик императорских стрелков. И морды у этих ребят довольные, как у котов после плотного общения с горшком сливок. Ну, не дай вам бог, если узнаю, что снова обыскивали… Было у меня тут пару раз, когда нахальные караульщики обыскивали приходивших с каким-нибудь поручением фрейлин. Не, не то, что бы уж очень нагло, но все же… Охальников, я, ясный день, взгрел по самое, по не балуйся, строго-настрого запретил подобные игрища впредь, но…

На всякий случай я исподтишка показываю обоим гаврикам кулак. Ох ты, еще и изумляются! Ну, оболтусы, я вам завтра покажу, как водку пьянствовать и безобразия нарушать… Планы завтрашней мести я уже додумываю, шагая в теплой компании из пятерых офицеров к матушке.

Точно на иголках она вот уже пятнадцать минут не могла усидеть спокойно. Сейчас они с Ники пойдут к императрице Марии Федоровне, обсуждать все детали предстоящей свадьбы. После тех страшных известий императрица стала относиться к ней куда благосклонней, чем раньше. Вот и теперь, одна из ее фрейлин, чья близкая родственница – в свите императрицы, шепнула ей, что день свадьбы уже назначен, и что он будет очень скоро… Ники все не было, и, тяжело вздохнув, она отправилась к Марии Федоровне одна. В смысле, без цесаревича.

Несмотря на то, что в последние дни государыня-императрица относилась к ней, как к родной дочери, встретила она ее, как ни странно, не ласково. Жестом отпустила фрейлин и молча прошлась по комнате. Затем, встав перед ней, вперилась прямо в глаза тяжелым, цепким взглядом:

– Послушайте, ваше высочество. До меня дошли крайне странные и неприятные слухи…

Покраснев как маков цвет, она слушала описание их с Ники ночей. Боже, хорошо хоть, что без некоторых подробностей. Глаза застилали слезы, предательскими ручейками бежали по щекам. Наверное, увидев их, императрица смягчилась:

– Ну, девочка, ну… – она платком промокнула ей лицо. – Я абсолютно убеждена, что ты не виновна. Это все Ники, – она погрозила кулачком куда-то в пространство. – В последнее время он стал совершенно несносен, а то, что он может добиться всего, чего захочет, – неожиданно в ее голосе прорезалось нечто похожее на гордость, – в этом у меня лично нет ни малейших сомнений. Кстати, почему он не явился? Набедокурил, а теперь прячется?

Отправив фрейлину Ланскую на поиски Ники, императрица присела рядом с ней и утешала ее, словно маленькую девочку, нежно поглаживая по голове…

– …Здравствуйте, maman! – рявкнул Ники, вытягиваясь и щелкая каблуками. Она взглянула на своего возлюбленного с состраданием. Бедный, он не знает, зачем он здесь…

…Словно побитые собаки мы с Мореттой покидаем покои императрицы. Влетело нам, а особенно мне, по первое число. Моя невеста должно быть плакала до моего прихода. Краем глаза я вижу, как у нее до сих пор предательски подрагивают губки. До покоев Моретты мы доходим в молчании, не касаясь друг друга, и лишь около ее дверей я чуть приобнимаю свою невесту. Ну, ничего, ничего. Просто будем поосторожнее. «Конспи'ация, конспи'ация и еще `аз конспи'ация!» – как завещал нам вождь мирового пролетариата. А вот кстати:

– Филя! Вот что, братишка, вы там справочки наведите: у кого это язык во рту не помещается? И хирургически его, хирургически… Махаев кивает:

– Разберемся, батюшка-государь. Не изволь сумлеваться – все сделаем!

Вот так и ладушки. Теперь к себе: у меня еще дел невпроворот! Та-ак, а это что за явление?..

– Ваше императорское высочество! – мне на встречу торопится граф Дмитрий Мартынович Сольский, государственный контролер Комитета Финансов [43] Высшее совещательное учреждение по делам государственного кредита и финансовой политики Российской империи . – Государь посоветовал мне обсудить с вами… Приехали! Опять мои дела – побоку! Здравствуй, милая «текучка»!..

С той поры, как государева невеста к нам перебежала, почитай уж недели три прошло. Скоро, скоро государя нашего свадьба! Уж, наверное, отпразднуем… Мне, вон, государь сказал, что опосля свадьбы обязательно поедет с супругою по всей Рассее путешествовать. И заедет к Филимону, под Саратов, и ко мне, в Затонскую. Мы с Филей теперь все гадаем – как там наши: рехнутся от счастья, аль выдержат?..

Государь-то наш, хоть и к свадьбе готовится, а дел своих важнеющих ни на день не оставляет. Вот опять сейчас к нему в кабинет Ламздорфа Владимира Николаевича урядник сопроводил. Прости господи, не люблю я этого Ламздорфа, вот прям с души воротит. И то сказать глазки масляные, смотрит на тебя, ровно кобылу на рынке выбирает. Недаром про него по углам шепчутся, что, мол, мужеложец он. Ну, да государю виднее, с кем дела делать. Может он в чем другом толковый, может и он на что полезен. Я вот как-то заикнулся князю Сергею, упаси бог не о Ламздорфе, а так, вообще, об этих… их еще государь от чего-то «голубями» кличет. Мол, может их, того… убрать одним словом? Князь Сергей хмыкнул, а потом и сказал: «Не задом единым, друг мой Егор, человек жив». Наверное, так и должно быть. Ежели, ты, к примеру, для государя шибко полезен, так и простить тебе можно многое. Даже…

…Ох ты, государь-то наш, да вместе с невестой вышли. Да как же это, матушка-заступница?! Государыня будущая вся заплаканная, а у батюшки нашего лицо такое… Да кто ж это так провинился-то? Ну, да кто б ни был – худо ему придется. Когда у государя такое лицо – ничего он никому не простит! Как есть, не простит…

В двух словах Филя мне обсказал, в чем дело, да прибавил, что государь болтуна паршивого отыскать велел. Не сумлевайся, батюшка, исполним в точности. Отучим его хирургически. Или еще как.

Тем же вечером чуть не половина атаманцев и стрелков в разведку двинулись. Кто по горняшкам дворцовым, куры строить, кто – по полотерам да истопникам, по штофчику выкушать. А промеж приятным делом поинтересоваться: кто ж это про батюшку нашего да государыню евойную будущую треплет?

Через три дни на четвертый дознались-таки. Лакей Абвалкин, пыльная его душонка, что в покоях государыни будущей убирается, углядел, что государыня наша у себя не ночует. Антиресно ему, вишь ты, стало: и где это она ночи все проводит. Вот и проводил он тишком до самых государевых покоев. Туда, ясно дело, ходу ему не было, так он сам навоображал, что там происходило.