Александр Абердин - Три года в Соединённых Штатах Америки

Над всем автодромом витал карамельный запах, приводивший зрителей в неистовство. Девяносто шесть кругов, триста двадцать один километр сто двадцать метров. Солидная дистанция и на ней каждый из пилотов выкладывался полностью. Неудачников в этой гонке не было, как и не было в ней везунчиков, которые смогли подняться на подиум только потому, что у кого-то случился прокол или сгорел двигатель. Метеоровские двигатели сухого скольжения не боялись никаких перегрузок и ни один из них за всё время не вошел в желтую зону, все работали в зелёной. Резина превращала в пыль асфальт, но не истиралась, не пузырилась и не лопалась сама, а управляемые компьютерными консолями антикрылья плотно прижимали все четыре колеса к дорожному полотну. Было несколько вылетов, но пилоты мгновенно брали машины под контроль и снова выезжали на трассу. Дважды слетел с трассы и я сам. Один раз я даже оказался в самом хвосте и потом целых три круга пробивался вперёд и всё это время ехал на внутреннем ускорении, показывая свои самые быстрые круги, один из которых, пятьдесят шесть и три десятые секунды, в итоге и оказался самым быстрым в этой гонке.

На последних десяти кругах пилоты разговаривали друг с другом всё реже и реже, а если что-то говорили, то в основном только такие слова: «Денни (Джеки или Ники), я тебя атакую, пропусти или сражайся.» Говорилось это без зла, просто пилот атакующего болида констатировал то факт, что он ехал с большей скоростью и выходил на оптимальную траекторию атаки, закрывать которую – показать себя свиньёй. Сражаться же означало только одно, немедленно ускориться, что многие и делали, а если не успевали, то откатывались назад. На девяностом круге я шел седьмым, но когда проехал через стартовую прямую и вошел в поворот, стал третьим и к девяносто четвёртому кругу был уже вторым, а на девяносто пятом выстрелил и вместе с Анри и Франсуа ушел в небольшой, всего метров пятнадцать, отрыв, но и этого мне хватило, чтобы прийти на финиш первым. Как только я увидел клетчатый флаг, то нажал на кнопку и из отсека прямо позади моей головы вверх выстрелил телескопический флагшток с алым полотнищем, украшенным серпом и молотом. Советский автогонщик впервые выиграл столь престижное состязание. Увы, но по политическим причинам на этой гонке не было ни одного официального представителя страны Советов, хотя русских болельщиков вполне хватало и над трибунами развивались красные флаги Советского Союза. Так я сделал свой первый круг почёта.

В паддоке царило всеобщее веселье. В этой гонке не было проигравших. В ней выиграли все пилоты потому, что все вместе мы подарили зрителям просто феерическое, фантастически красивое зрелище бескомпромиссной, но честной и благородной борьбы за победу. Поэтому, едва только выбравшись из болидов, мы тут же бросились обнимать друг друга и пожимать руки, благодаря соперников за прекрасную гонку. Наши машины добрались до паддока на последних каплях горючего. У меня, например, компьютерная консоль отключила семь из девяти цилиндров, чтобы я мог доехать своим ходом. Через несколько минут нас всех попросили построиться в алфавитном командном порядке, поднять флаги и таким образом сделать последний круг по убитой в хлам трассе автодрома. Механики плеснули в топливные баки по литру водородного топлива и мы, отсоединив фонари, проехались по трассе со скоростью не свыше ста километров в час, радуясь тому, что состоялась первая гонка сезона. Так мы и подъехали строем к тому месту, где уже установили высокий подиум. Анри, Франсуа и я поднялись на него и через пару минут мне на шею повесили огромный лавровый венок и вручили хрустальную вазу, оправленную серебром.

Оркестр принялся играть гимн Франции, я встал по стойке смирно и запел вместе с Анри и Франсуа. Подиум в этот день был полностью французским. После этого мы отправились на традиционную пресс-конференцию и рассказали о том, как проходила гонка и что мы о ней думаем. Я честно признался, что даже на последнем круге сомневался в том, что мне удастся прийти к финишу первым, ведь я обогнал Анри всего на две с половиной секунды, а тот закончил гонку обогнав Франсуа всего на половину корпуса. Тому же в свою тоже удалось обогнать Эмерсона Фиттипальди всего на треть корпуса. Следующая гонка должна была состояться одиннадцатого февраля в Бразилии, в городе Сан-Паулу, на знаменитом автодроме «Интерлагос», наверное самом зрелищном для зрителей. Он находился в естественной впадине и те могли видеть трассу полностью. Нам было бы проще остаться в Южной Америке или хотя бы оставить свои болиды и тяжелую технику, но мы тем не менее всё же вылетели той же ночью во Францию на «Антее». Париж встречал нас овациями и из аэропорта Орли мы пять часов вечера въехали в город на болидах, чтобы проехать через столицу Франции и завершить свой путь на Елисейских полях. Франсуа Сэверу пришлось лететь в Лондон, чтобы порадовать англичан.

Как же нас встречали парижане. Это было нечто грандиозное. Начиная от Порт Майо и до Елисейских полей вдоль проспекта стояло множество парижан, чтобы посмотреть на то, как два болида, покрашенные в цвета Франции, едут в сопровождении эскорта мотоциклистов. Доехав же до места, мы всё же немного почудили, и, отжигая резину, закружили машины в эдаком гоночном вальсе. Потом нам устроили приём в Елисейском дворце и представили президенту Франции Жоржу Помпиду. Тот поулыбался нам, задал несколько ничего не значащих вопросов и поблагодарил за победу в гонке. Это было скучнейшее мероприятие. Хорошо, что нам разрешили переодеться и мы надели смокинги от Красавкиной и Картузовой. Ей Богу, если бы я не сдерживался, то, зевая, вывихнул бы себе челюсть. На следующий день, уже на своей «Гамме» я приехал в Сюрте Женераль и, как обещал, подарил Жан-Жаку свою хрустальную салатницу, а чтобы ему было веселее принять её от меня в дар, наполнил кубок доверху конфетами. Шеф французской разведки принял мой дар с благодарностью и мы поговорили с ним пару часов, но не в кабинете его конторы, а в отдельном кабинете ресторана. Жан-Кристоф тоже присутствовал и вдвоём они принялись уговаривать меня стать гражданином Франции, а уж тогда они смогут уберечь мою персону от любых неприятностей, какие подстерегают советского гражданина за рубежом.

Сломался я только тогда, когда Жан-Жак Паскаль сказал мне, что советское правительство разрешило мне двойное гражданство и что об этом он лично говорил с Андроповым. Как будто мне это не было известно. Да, я сегодня часа два беседовал с Юрием Владимировичем, когда тот поздравлял меня с победой. Вдобавок ко всему тому, что я уже сделал на Западе, это был ещё один большой шаг вперёд, к моей основной деятельности. Вчера вечером, когда мы всей командой находились в зале приёмов Елисейского дворца, по всем каналам французского телевидения показали двадцатиминутный телевизионный отчёт о первой гонке Формулы-1 сезона семьдесят третьего года. Её сразу же назвали самой горячей и бескомпромиссной гонкой десятилетия и хотя французы уже знали, что весь подиум был наш, увидев меня к концу гонки отнюдь не на лидирующей позиции, многие от этого вздрогнули, но Рашен Солджер с криком «Вив ля Франс» свой девяносто первый круг начал третьим, обогнав сразу четырёх соперников и финишировал первым пусть и с минимальным, но всё же вполне явным отрывом.