Владимир Контровский - Мы вращаем Землю! Остановившие Зло

— А ты вспомни начало войны, Володя. Помнишь, как наши солдаты бросались на немцев с голыми руками, чтобы добыть винтовку или автомат? Око за око, Володя, — ответил Павел, подумав про себя: «И поражение, и победа одинаково смердят мертвечиной. Но нам нужна победа — только так».

— Да эти не очень-то и бросались, — Бочковский усмехнулся. — Они удрать норовили, но от «тридцатьчетверки», — он любовно похлопал по броне танка, забрызганного кровью по самую башню, — в чистом поле разве убежишь?

Воспользовавшись остановкой, на дорогу выскочил Полеводин. Зоркий глаз Василия приметил грузного немца, лежавшего на обочине лицом вниз. Сам по себе труп не вызвал бы у ординарца никакого интереса — вон их сколько валяется, дохлых, — но на вытянутой вперед руке немца поблескивали часы. Бытовала у солдат мода — меняться трофейными часами «не глядя», вот Полеводин и решил подтрофеить. Присев на корточки, он взял немца за руку, примеряясь, как бы ему снять тикающий трофей, и вдруг резко отскочил назад.

«Труп» зашевелился, встал и безропотно поднял руки. Мясистое лицо немца было бледным, из его широко раскрытых глаз еще не ушел ужас. Тучный, с «пивным» животом, немец не двигался, да и оружия у него не было — он просто стоял с поднятыми вверх руками. А Полеводин сорвал с плеча автомат и всадил в немца короткую очередь.

Немец покачнулся и захрипел. На лице его проступило жалобное недоумение: «За что?». Полеводин то ли взвизгнул, то ли всхлипнул и дал вторую очередь, затем третью. Немец медленно упал навзничь; над его грудью, развороченной пулями, ударившими в упор, потянулись вверх струйки теплого пара, хорошо заметные в морозном воздухе. Солдаты молчали: передовой отряд пленных не брал — возиться с ними было некогда, да и некому.

— По машинам! — скомандовал Дементьев и тут заметил, что за одной из «бээмок» тащатся по земле какие-то тонкие веревки. И лишь приглядевшись, он понял, что это были вытянутые человеческие кишки, намотавшиеся на красные от крови колеса и зацепившиеся за раму машины. Павел брезгливо поморщился.

— Ерохин! — крикнул он, найдя глазами командира машины. — Видишь эти сопли? Подбери, а то позорят нам весь гвардейский вид!

Забравшийся в штабную машину и забившийся в угол ординарец молчал, стискивая автомат, и Павел хорошо понимал этого парня. Полеводин не был трусом, не тошнило его и от вида крови, пролитой в честном бою, но что бы вот так… Жалея ординарца, Дементьев не стал ему говорить, что он думает о сборе трофеев вообще и о снятии их с трупов в частности, и только когда дивизион миновал городок, а Вася немного отошел, Павел сказал негромко:

— Ну, что, допрыгался, Василий?

— Чтобы я больше хоть когда-нибудь… — одними губами прошелестел Полеводин.

И слово свое он сдержал — зарекся «барахолить», а трупы обходил десятой дорогой.

Небольшую речку за городом танковая колонна перешла по перекинутому мосту — немцы то ли не успели его взорвать, то ли и не собирались взрывать, не ожидая появления русских танков в своем глубоком тылу.

Навстречу колонне вынеслась легковая машина. Не доезжая моста, по которому шли танки, она остановилась — дорога была перекрыта.

— «Опель-адмирал», — произнес Бочковский, разглядывая машину в бинокль, — а ведь хорош лимузинчик. Посолидней, чем наша колымага. Товарищ полковник, разрешите вам его подарить?

— Давай, — ухмыльнулся Темник, — только осторожно, не поцарапай подарок.

«Тридцатьчетверка» сорвалась с места и помчалась по снежной целине напрямик, срезая дугу поворота шоссе. Выскочив на дорогу позади лимузина, танк чуть присел, словно готовясь к прыжку, развернулся и не спеша двинулся к немецкой легковушке, гремя траками по асфальту. Пассажиры лимузина поняли, что деваться некуда, — в снегу их машина тут же бы застряла, шоссе перекрыто теперь уже с обеих сторон, а для боя с танками легковушка явно не предназначалась, — и покорно подняли руки. Главным пассажиром «опеля» оказался важный чин — генерал, представитель ведомства по эвакуации материальных ценностей. Его допросили и отправили на танке в тыл, в штаб армии. «Генерал — он всегда генерал, будь он хоть наш, хоть немецкий, — думал Павел, наблюдая, как важную птицу подсаживают в танк. — Офицерика какого-нибудь отвели бы в сторонку да шлепнули, а с этим возятся, личный транспорт подают. Не такой удобный, как «опель-адмирал», конечно, зато куда безопаснее — доедет генерал до плена в лучшем виде. А на его машине теперь наш комбриг будет ездить».

«Радуйтесь войне — мир будет ужасен!» — кликушествовал доктор Геббельс, главный глашатай Зверя. «Ни шагу назад!» — призывали-заклинали лозунги на серых стенах немецких домов. А по всем дорогам Польши и Германии шли на запад толпы беженцев, спасаясь от «беспощадных большевистских орд».

Они шли сплошным потоком — автомашины, мотоциклы, повозки, велосипеды, пешеходы. Их гнал страх — кое-кто опасался мести за содеянное, но большинство искренне верило геббельсовской пропаганде, сообщавшей о том, что дикие русские варвары скопом насилуют женщин и девочек-подростков прямо там, где поймают, расстреливают на месте всех без разбора мужчин в возрасте от двенадцати до семидесяти лет и жарят на кострах маленьких детей, чтобы закусывать их мясом водку.

Беженцы шли на запад, а Павел Дементьев смотрел на них и вспоминал, как точно так же три года назад шли — только на восток — толпы русских беженцев. «Вам еще повезло, — думал он, глядя на средних лет женщину, толкавшую перед собой двухколесную тележку, набитую узлами и чемоданами, — над вашими головами не висят «юнкерсы», не сбрасывают бомбы и не косят вас из пулеметов. Наши штурмовики заняты работой воинов, а не убийц. А вы — сидели бы вы лучше по домам, а не путались у нас под колесами».

Да, это наверняка было бы лучше — для всех. Беженцы жались к обочинам, торопливо расступаясь и пропуская мчащиеся на запад русские танки и самоходки, но случалось и так, что на дороге возникала грандиозная пробка — ни пройти, ни обойти. Машины сигналили, танкисты стреляли из пулеметов в воздух, поверх голов. Зачастую это помогало — беженцы очищали дорогу, шарахались прочь, неохотно расставаясь со своим скарбом, но иногда пробка и не думала рассасываться. И тогда танкисты, сжав зубы, шли вперед, подгоняемые приказом «Выйти точно в срок на заданный рубеж!» и грохотом непрекращавшихся боев. И хрустели под гусеницами «тридцатьчетверок» тележки, коляски, велосипеды и кости людей, не успевших отскочить в сторону…

И орали истошно глашатаи Дракона о новых зверствах «монголо-татарских скифов» и «пархатых казаков».

Всякие люди и людишки попадались среди мирных беженцев, сдернутых войной с насиженных мест. На подходе к реке Пилице, во время разбушевавшейся ночью сильнейшей пурги, в колонну дивизиона непонятно как затесался небольшой крытый грузовичок. Он шел рядом с «катюшами» тихо и скромно, ничем не привлекая к себе внимания, и только утром бдительный комиссар Прошкин заметил приблудную чужую машину. Заглянув в ее кабину, политрук увидел за рулем пожилого поляка; рядом с ним сидел еще какой-то тип, укутанный в дубленую шубу с меховым воротником. Эта неизвестная личность оказалась немцем: под шубой-дубленкой на нем был надет мундир старшего офицера вермахта — оберста — с двумя железными крестами. А в кузове грузовичка, под брезентом, обнаружились еще двое гражданских лиц и три холеные дамы-польки.