Алексей Волков - Русский фронтир

Разговоров практически не было. Палящее с неба солнце ощутимо давило, мучила нестерпимая жажда, накалялось оружие, и даже воздух, казалось, обжигал легкие. Земля тоже дышала жаром, и не было ветерка, который принес бы хоть подобие долгожданной прохлады.

Время от времени то один, то другой казак посматривал на небеса, проверяя, насколько склонилось к горизонту безжалостное светило. Оно вроде бы ощутимо приблизилось, намекая на свое грядущее исчезновение, но все же упорно не желало уступить место звездам.

Шедшие в головном дозоре казаки застыли, и Быкадоров немедленно послал коня в галоп, желая узнать, в чем дело.

Он быстро переговорил с подчиненными и так же быстро помчался обратно.

– Впереди засада, – оповестил сотник Муравьева и держащихся рядом с ним донов.

– Где? – Николай ни на секунду не усомнился в словах Быкадорова.

– Там чуть подальше как раз проход между оврагом и небольшим леском, – пояснил сотник. – Вот в леске они и укрылись. И небольшая часть, похоже, в овраге.

– Сколько? – уточнил Муравьев.

– Кто ж знает? – пожал плечами казак.

Капитан лихорадочно пытался составить хоть некое подобие плана. Он не привык к подобным стычкам.

Место засады было укрыто от остановившегося за холмом сводного отряда. Но и затаившийся противник не видел тех, кто шел по его следу.

– Тут как раз начинается небольшая балка. Надо послать по ней часть людей в обход леска и зайти с тыла, – подсказал привычный к подобным вещам Быкадоров. – Остальные пусть едут как ни в чем не бывало, а потом ударим с двух сторон сразу.

Уточнение плана заняло минимум времени. Еще меньше – распределение ролей в грядущем действе.

Мгновение – и Быкадоров во главе половины казаков скрылся в намеченной балке. Остальные выждали немного, а затем по сигналу Муравьева двинулись по прежней дороге. Точнее – по прежнему пути. Дорог в общепринятом смысле в степи не водилось.

Ехать оказалось неприятно. Взгляд поневоле старался заметить опасность пораньше, а пальцы – оказаться поближе к оружию. Практически все, и казаки, и люди дона Педро, словно невзначай перекинули ружья поперек седел. Ольстры тоже были предусмотрительно открыты, чтобы извлечь пистолеты сразу, едва в том возникнет нужда.

Отряд намеренно растянулся. Внешне все старались выглядеть невозмутимыми. Мало ли куда и по каким делам путешествуют люди! Едут тихо, никого не трогают, а что при оружии – так кто же ездит без него по степи?

За свои двадцать три года Муравьев не раз участвовал в самых разных сражениях, но оказалось, что стоять под выстрелами намного легче, чем дожидаться их. До опушки небольшой рощицы было шагов сто пятьдесят, до оврага с противоположной стороны – вдвое меньше. Ни там, ни здесь никто не появлялся, хотя у капитана не было оснований подвергать сомнению предчувствие казаков. Те сами много раз сидели во всевозможных засадах и знали толк в военных хитростях.

Тянуть дальше было уже нельзя. Муравьев без того выдерживал до последнего. Теперь в любой момент мог прозвучать залп, и никто бы не сказал, насколько он окажется удачным. Конечно, дистанция для прицельной стрельбы несколько великовата, но кто знает, насколько умелый противник наблюдает сейчас за небольшим отрядом? При некоторой удаче хорошие стрелки вполне в состоянии зацепить пулями если не половину, то четверть едущих, а там еще добавят от оврага…

– Вперед! – совсем не по-уставному выкрикнул Муравьев, повернул коня к лесу и дал ему шпоры.

Как и было условлено, большая часть отряда немедленно атаковала опушку, остальные – овраг. Почти сразу между деревьями вразнобой полыхнул дымок выстрелов. Однако сидящие в засаде республиканцы явно не рассчитывали на подобный оборот событий и не успели изменить прицел.

За спиной послышались выстрелы от оврага. Смотреть на их результативность времени не было. Лес стремительно надвигался навстречу, и между деревьями виднелись мечущиеся фигурки людей.

Будь на их месте профессиональные солдаты, скованные железной дисциплиной, они, возможно, еще смогли бы перезарядить оружие и встретить атакующих залпом в упор. Но никакой дисциплины не было. Повстанцев обуяла паника, и в свете изменившейся обстановки каждый все решал за себя. Большинство решений было однотипным. Разбойники бросились к укрытым до поры до времени лошадям. Главным их везением стало то, что коноводы не видели происходящего, ожидали выстрелов и потому спокойно оставались за кустами или группами деревьев.

Лишь наиболее отважные постарались повторно зарядить ружья. Делали они это довольно неумело, а вид несущихся прямо на них кавалеристов заставил позабыть о единственно спасительном ходе.

Кое-кто из казаков и людей дона Педро вблизи от леса выстрелил прямо с седла. Урона противнику стрельба с ходу нанести практически не могла, зато в души робких внесла еще больше паники. Пара же выстрелов от противоположной опушки, атакованной Быкадоровым, окончательно похоронила всякое организованное сопротивление. Теперь каждый из мятежников был только сам за себя.

Перед самым лесом кавалеристам пришлось сдержать бег лошадей. Пусть перед ними была не сплошная чаща, однако влететь наметом под сень деревьев в любом случае являлось весьма сомнительным удовольствием.

Прямо перед собой Муравьев увидел убегающего во все лопатки мужчину. Руки были заняты поводьями, да и не хотелось марать оружие непонятно о кого, и капитан просто сбил беглеца конем. Почти сразу рядом вырос верховой и торопливо выстрелил в офицера из пистолета.

Не стоило делать это на скаку. Если бы хоть прямо по ходу, а тут вообще вбок в движущуюся цель, да еще трясясь в седле самому… В следующий миг на пути всадника выросло дерево, и тот был вынужден сблизиться с Николаем хотя бы для того, чтобы не врезаться в препятствие.

Теперь у беглеца просто не оставалось выбора. Он выпустил ставший бесполезным пистолет, рванул из-за пояса саблю и сразу же нанес рубящий удар.

Клинки встретились. Муравьев остро пожалел, что не внял советам бывалых людей и взял в дорогу положенную по форме и должности шпагу. Действовать ею с седла было крайне неудобно, и еще счастье, что противник не слишком блистал умением в конных схватках.

Кони продолжали идти едва ли не в ногу, а всадники тем временем старались достать друг друга. Николай сумел изловчиться, и, когда противник, нанося очередной удар, перевесился из седла, капитан наклонился, пропуская саблю мимо, и в свою очередь обрушил клинок на беглеца.

Ткань на плече республиканца лопнула, брызнула кровь, а Муравьев воспользовался ранением противника и без перерыва нанес еще несколько ударов едва не наугад. Каждый раз чувствовалось, как шпага натыкается на человеческую плоть, и доносившиеся вскрики лишь добавляли азарта и желания рубить и рубить еще. Это и было тем, что обычно называется упоением боя. Наконец враг завалился, выпал из седла, и только застрявшая в стремени нога не позволила ему упасть на землю. Вместо этого он бился головой и руками обо все встречающиеся на пути корни, пеньки и неровности почвы.