Игорь Шолохов - КРАСНЫЙ АНГЕЛ СМЕРТИ

Иван Сергеевич встал и подошёл к шкафу. Открыв дверцу, он достал оттуда «Маузер» K98k — самое распространённое оружие Вермахта. На этом образце был установлен оптический прицел Zf.41.

— Вот. Я с войны привёз, оставил себе на память. А когда сюда переехали — на охоту стал с ней ходить. Патронов-то я набрал много тогда ещё. Глаза пока что не подводят, так что на охоту больше десятка патронов и не беру.

Старик подошёл к столу и протянул оружие Коневу.

— Вот, можешь посмотреть.

Подрывник взял в руки винтовку, с любопытством оглядывая её.

— А почему часть зарубок на прикладе красным закрашены?

— Она когда мне досталась — фриц из неё уже много наших пострелял. Вот я и подумал — как мне свои-то выстрелы отмечать? И стал его зарубки красным карандашом закрашивать. Когда кончились — уже свои начал ставить.

— Сто семьдесят шесть, — Конев пересчитал метки. — Из них пятьдесят две — красных.

Девушка молча смотрела на трофейное оружие давней войны. Это было удивительно: сидеть здесь, в глуши, видеть уникальную винтовку, и слушать рассказ воина, стрелявшего из неё семь десятков лет назад.

Ведь Елене всё это было знакомо — выслеживание цели, мгновенный расчёт и точный выстрел. Она как будто погрузилась в ту атмосферу Великого Противостояния, ощутила пыль фронтовых дорог, услышала звуки битв, отгремевших десятилетия назад. Она представила, как Иван Сергеевич дрался под Москвой, держал на прицеле важного гитлеровца в лесах Восточной Пруссии, шёл на Берлин.

— Да, — кивнул ветеран, погрузившись в воспоминания. — Повоевал я тогда. Валентину я ведь тоже на войне встретил. Меня в разведывательную группу послали, которая в тыл немцам под Курском шла, за четыре дня до начала битвы. А она там радисткой была. Под конец задания, когда уже линию фронта собирались переходить, попали в засаду. Остались только мы двое. Меня в ногу ранило, но до своих мы добрались. Ну а потом уже мы с Валентиной не расставались — я даже в медсанбат отказался идти, остался в роте выздоравливающих. Ну а после войны, в июне сорок пятого, мы поженились.

Иван Сергеевич вздохнул, и по его щеке скатилась скупая слеза. Но это была слеза счастья, а не боли.

— Хорошее было время. Что бы ни говорили. Хоть и разруха была и всё остальное. Но был мир, от которого мы отвыкли. Немцев разбили, Холодная война ещё не началась. Нам казалось, что так будет всегда. Но потом нас отозвали в Москву, а через неделю американцы сбросили свою атомную бомбу. И понеслась. Я уже к тому моменту лейтенантом был, считался неплохим снайпером. Имел орден Красной звезды и Отечественной войны обеих степеней, несколько медалей было. Меня направили учить снайперов, Валентину — преподавателем на курсы радистов. Готовились ведь к новой войне. Ну а в сорок восьмом Толька родился. Валентина год после этого просидела на гражданке, потом снова в армию вернулась. Потом Корейская война началась. Я туда не просился — не хотел оставлять жену и сына одних. Для меня самое тяжёлое время началось, когда умер Сталин. Много тогда глупостей натворили.

Старик замолчал. Было видно, что ему нелегко даются воспоминания о том периоде.

— Но, пережили кое-как это время. И мы были очень рады, когда Хрущёва сняли. Потом Вьетнамская началась. Мы с Валентиной подождали до шестьдесят шестого, когда Толька в армию пошёл, и написали рапорты, что бы нас отправили во Вьетнам военными советниками. В том же году прилетели в Ханой. Определили нас в 9-ю дивизию Народно-освободительной армии НФОЮВ. Я тренировал вьетнамских снайперов. Тогда ж только-только СВД стали туда поставлять. Это было новейшее оружие, скорострельное и очень точное на дистанциях стрельбы в джунглях. У американцев тогда были только старые «Спрингфилды» и «Гаранды». Под конец войны появились М-21, но они всё равно с СВД не могли тягаться. Поэтому они вьетнамских снайперов боялись жутко. Например, идёт взвод американцев, параллельно — снайперская группа. Раз в один-два дня вьетнамцы приближаются и убивают одного-двух солдат. Так и потери наносили, и моральный дух подрывали. А в шестьдесят девятом был случай — попал наш отряд в засаду. Американцы с вертолётов десант высадили, со всех сторон нас окружили. И давай лупить — артиллерия, штурмовики налетали, вертолёты. Но мы один «Ирокез» из гранатомёта всё-таки сшибли и вырвались из кольца. Но тяжёлый бой был — из двухсот человек три четверти там осталось. А в начале семьдесят второго перевели нас во ВНА. Помню, в марте семьдесят третьего под Кванг Три попали в засаду. И снова, как на фронте. В меня из пулемёта очередь дали, а у меня тогда перед грудью СВД была. Две пули попали в неё, одна — в магазин, а последняя — в плечо. После того боя уже в Союз вернулись. Мы ведь туда всё это время только в отпуск приезжали, а Тольку в последний раз в семидесятом видели, потом уже у нас с ним отпуска не совпадали. А он тогда на сверхсрочной уже служил, лейтенантом стал. В семьдесят восьмом спровадили меня на пенсию, хотя я ещё мог десяток лет точно отслужить. Валентина ушла из армии ещё раньше. А через год началась война, Толька в Афган поехал, уже в звании капитана. Поначалу никто не думал, что всё так обернётся, думали, на несколько месяцев самое большее. А оно вон как вышло. Когда стали первые письма Толькины приходить, что душманы с нашими ребятами делали, мне сразу фронт вспомнился и немцы. А в ноябре восемьдесят третьего Толька прилетел в отпуск, к нам в Москву. Когда ехал из аэропорта, увидел, что какие-то мальцы, лет по семнадцать-восемнадцать, девушку в машину насильно затаскивали. Он, десантник всё-таки, быстро с ними справился. Водитель той машины тоже в драку полез. А через пару дней к нам домой из КГБ приехали и Тольку куда-то увезли. Он только вечером вернулся. Оказалось, что эти подонки — дети каких-то больших шишек. Он тогда одному руку сломал, другому нос, а у третьего сотрясение мозга было. Водитель, тоже из КГБ, в реанимации лежал.

Иван Сергеевич замолчал на несколько секунд, а потом спросил:

— Я вам не надоел, ребята? А то у вас день был тяжёлый, а тут я, со своим старческим трёпом.

— Что Вы! Вы очень интересно рассказываете.

— Ну, раз интересно, значит, не надоел, — улыбнулся старик и тут же помрачнел. — В Союзе тогда время не лучшее было. Войну уже подзабыли, построение коммунизма осталось только на словах. Кто повыше сидел, в партии или ещё где, сыночков с малолетства баловали. В войну дети всех партийных чинов на фронте сражались, а в восьмидесятых — куда там! Вот и вырастили размазней. За двадцать лет всего. Они ведь опасности и ответственности боялись как огня. Воевать, стоять у станка? Чёрта с два!!! Зато всяких спекулянтов развели, и прочую мразь, — Иван Сергеевич вздохнул. — В общем, Тольку снова отправили в Афган, перед этим разжаловав в сержанты и лишив ордена Красной звезды. Та девушка подала в суд на этих подонков. Её пытались запугать, но она, молодец, заявление не забрала. Суд состоялся. Тольку, видимо, именно поэтому в Афган и послали, что бы он показания не дал. Мы с Валентиной рассказали, как всё было, но это никак на суд не повлияло. Подонков, конечно, признали невиновными. А потом травля началась. Нас и этой девушки. В конце концов мы в восемьдесят четвёртом уехали из Москвы сюда. Я построил тут этот дом, местные немного помогли. Мы кое-как хозяйство наладили и зажили. Ну а что, тут неплохо. Скучновато правда, но ничего. Зато воздух чище. С девушкой этой я не знаю, что случилось. Уж точно и не помню, как звали её. Женька, вроде. А фамилия, Мельникова, кажись.