Богдан Сушинский - Субмарины уходят в вечность

– Но всякий раз, когда я задумываюсь над последствиями подобной операции, то начинаю понимать, что это я всего лишь буду пытаться спасти… фюрера, истинного вождя Великогерманского рейха, в котором так нуждается сейчас германский народ. А на самом деле спасу я всего лишь… Гитлера. Все того же Гитлера, который уже упустил свой шанс и при этом погубил армию, СС и всю Германию. Но если я способен спасти только Гитлера, тогда возникает вопрос: ради чего?

Дослушивал его Гиммлер, опустив голову и потирая носком сапога до блеска надраенную дощечку паркета.

– Вы не догадываетесь, Скорцени, насколько точно вам удалось сформулировать все то, что лично мне сформулировать так и не удалось. Даже для самого себя.

Декабрь 1944 года. Атлантический океан.

Борт субмарины «U230» (позывной – «Колумбус») из состава секретного соединения субмарин «Фюрер-конвоя».

Когда на рассвете капитану почтово-пассажирской шхуны, шедшей под бразильским флагом, рулевой доложил, что справа и слева по борту всплыли германские подводные лодки, он попросту не поверил. И лишь увидев с бака своего судна две идущие параллельным курсом огромные субмарины со свастиками на бортах, понял: то ли все еще не пришел в себя после вчерашней вечерней попойки, то ли мир действительно перевернулся.

В этой части океана капитан «Императрнс» готов был увидеть все, что угодно, – хоть «летучего голландца», а хоть спускающегося с небес Огненного Змея, легенды о котором гуляли по портовым кабачкам всего латиноамериканского побережья, но только не германские субмарины! Только не эти призрачные подлодки со свастиками на бортах.

А еще через несколько минут двигатель шхуны был заглушён, а все двадцать шесть членов экипажа во главе с капитаном Манеасом, а также четверо почтовых служащих стояли на коленях в носовой части судна и, творя молитвы, наблюдали, как по двум абордажным трапам на борт поспешно поднимаются вооруженные автоматами германские матросы.

Вскоре в глубине пассажирских надстроек раздались два пистолетных выстрела и несколько коротких автоматных очередей. Это пытался оказывать сопротивление кто-то из троих почтовых охранников, однако пиратствующие германцы быстро пресекли его бессмысленную затею, и все трое охранников, один убитый и двое раненных, но еще живых, полетели за борт.

Ужаснувшись их участи, команда с еще большим рвением предалась молитвам, которыми уже не способна была растрогать ни германских пиратов, ни тем более – Господа.

Ухватившись руками за фальшборт, капитан Манеас, седовласый пятидесятилетний моряк в неприлично засаленном офицерском кителе, наблюдал, как с мостика «Черного призрака» по всплывшему охраннику моряки, подзадоривая друг друга, стреляли, как по живой мишени. По щекам его катились слезы. Вот только оплакивал он не охранника, которого почти не знал, и судьба которого ему была безразлична, а свое убийственное невезение.

Это был его последний рейс. По прибытии в бразильский порт Сальвадор капитан собирался продать «Императрис» местному плантатору и купить себе виллу на берегу океана, в небольшом курортном городке Канавиейрас.

Последние десять лет шхуна служила ему и домом, и местом работы, и местом отдыха. При этом он и экономил на всем, на чем только можно было, и подрабатывал, как только мог, не гнушаясь контрабандой и нередко превращая свои пассажирские каюты в плавучий притон. Да, и в притон – тоже. Самые большие деньги приходили к нему именно в те выходные и праздничные дни, когда он курсировал вдоль побережья, имея на борту двадцать девиц, «арендованных» в одном местном борделе.

Стоит ли удивляться, что теперь у него было достаточно денег, чтобы после десятилетия скромной жизни морского бродяги начать все сначала: новый дом, новая семья и, конечно же, новые, еще более длительные охотничьи выезды на предгорные берега реки Рио-Парда.

– Господин обер-лейтенант, на борту пятьдесят два пассажира, – доложил обер-ефрейтор, занимавшийся вместе с группой матросов обследованием нижних, пассажирских кают.

– Сколько из них женщин?

– Около двадцати.

– Германец не должен употреблять слово «около»; германец – это, прежде всего, точность и пунктуальность. Во всяком случае, так считают все, кроме самих германцев. Мужчин тщательно обыскивать, выводить по трое на корму – и за борт. Причем делать это без лишнего шума.

– А что с женщинами?

– Ты когда в последний раз сходил на берег, обер-ефрейтор, если забыл, что обычно делают с женщинами?

– Понятно! – возрадовался моряк.

– Однако ими займемся попозже и основательно. Без моего личного разрешения женщин не трогать.

– Ясное дело, только после офицеров, – ухмыльнулся молодой подводник ухмылкой мартовского кота.

Как оказалось, один из матросов «Черного призрака» неплохо владел английским. Через него-то обер-лейтенант Алькен, поднявшийся на борт последним из абордажной группы (моряки «Колумбуса» в захвате шхуны участия не принимали), решил провести переговоры с капитаном.

– Мои условия просты, как швартовый узел, – объяснил он бразильцу. – Ты даешь согласие служить нам или отправляешься кормить акул вслед за теми, кто, по глупости своей, оказывал нам сопротивление.

Благородство, проступавшее в тонких чертах лица капитана, мудро соединялось в нем с благоразумием, именно поэтому он ответил:

– В нашей ситуации большей справедливости ожидать трудно, сеньор офицер.

– А яснее выражаться ты не умеешь?

– Яснее не получится, пока вы не изложите свои собственные условия нашего сотрудничества.

– Какие еще, к чертям собачьим, условия? Мы конфисковываем твою шхуну, чтобы до прибытия в Аргентину она служила нам плавучим офицерским отелем. Или плавучим борделем.

– Это ваше решение, капитан, – едва слышно пробормотал Манеас, что тотчас же было истолковано Алькеном как непонимание капитаном «Императрис» всей глубины его замыслов.

– Вы с ним не согласны, капитан?

– Подводники нуждаются в свежем океанском воздухе. На вашем месте я, очевидно, поступил бы точно так же.

– Вот он – образец туземного благоразумия! – указал Алькен на Манеаса, обращаясь при этом к поднявшимся на борт шхуны барону фон Штуберу и двум его спутникам.

– Особенно если учесть ваш очень веский аргумент, – взглядом указал штурмбаннфюрер на пистолет в руке обер-лейтенанта.

– Вы, господа экскурсанты, способны предложить что-то более весомое? – огрызнулся Алькен, явно демонстрируя нежелание видеть «у себя на борту» штурмбаннфюрера и его людей.

– Вы как разговариваете со старшим по чину, обер-лейтенант? – не удержался Гольвег.

– Вы имеете в виду себя, господин в цивильном платье, или этого офицера, предстающего передо мной в мундире лейтенанта? – Алькен явно чувствовал себя хозяином положения.