Богдан Сушинский - Субмарины уходят в вечность

– Я согласен, господин фельдфебель. Пусть даже рядовым матросом. Только бы не эта позорная казнь на виселице.

– Побойтесь Бога, Хорн! У нас вон – фельдмаршалов, как баранов, подвешивают, а вы – «позорная»! Молитесь, чтобы только

не мучительная. И не вздумайте признавать, что пытались кончать жизнь самоубийством. Штубер терпеть этого не может. Скажете, что это я вас ударил о стенку карцера.

– Будем считать, что так оно и было.

– Значит ты, ржавая твоя душа, – вновь перешел Зебольд на почти дружеское «ты», – согласен?

– Конечно, согласен! Вы уверены, что телеграмма придет до того, как мы прибудем на базу «Латинос»?

– Если честно, то не уверен, что она вообще придет. Русские уже приближаются к Одеру. Берлин они скоро будут обстреливать из артиллерийских батарей и даже из своих танков. Но самое страшное, что англо-американцы отказываются вступать с фюрером в переговоры о перемирии. Эти проклятые америкашки не желают, видите ли, предавать своих русских союзников, настроенных воевать до победного конца. И Штубер ненавидит их за это. Теперь ты понимаешь, Хорн, почему он не хочет губить таких парней, как ты, хоть до конца дней готовых истреблять америкашек на воде и на суше?

– Понимаю.

– Он понимает, – решил поручиться за приговоренного боцман, хотя собственная судьба ему была неведома.

– Действительно понимаешь или у тебя в голове все еще сидит эта твоя заговорщицкая дурь – захватить субмарину и пиратствовать в свое удовольствие?

– Действительно понимаю.

– Ну, смотри мне!

– Подождите, фельдфебель, а что же будет со мной? – ухватился за его рукав Питер Керин.

– А кто тобой, каким-то боцманом, будет сейчас заниматься где-то там, в Берлине?! Относительно тебя приказ один, по традиции подводников: всплыли, надели на бунтовщика саван и погрузились. Что тут непонятного? Но если Штуберу удастся вытянуть из петли твоего приятеля-заговорщика Хорна, то попытаемся и тебя, ржавая твоя душа, спасти. Или ты считаешь, что на пиратской субмарине опытные боцманы не нужны?

Когда еще через полчаса Хорна, причесанного, с отмытым от крови лицом, вновь ввели в кают-компанию, Штубер долго, молча смотрел на него, а затем попросил сидевшего рядом командира субмарины, чтобы тот прочел радиограмму.

– Она секретная, – предупредил Штанге.

– Теперь тут все свои.

– Как прикажете, – пожал плечами командир «Колумбуса» и зачитал ту, реальную телеграмму, которую Штубер получил за подписью Скорцени. А затем протянул ее для ознакомления Хорну.

Штубер дал возможность лейтенанту дважды прочесть радиограмму и продолжил свою словесную экзекуцию:

– Как видите, Хорн, приговор никто не отменял. Но решать вашу судьбу позволено мне, на свое усмотрение. В присутствии всех этих господ дайте слово дворянина, что поступаете в мое полноё распоряжение и будете выполнять все мои приказы. – Слово чести, господин штурмбаннфюрер, слово дворянина. – Зебольд, я знаю, что вы у нас самый недоверчивый. Вы ему верите?

– Пытаюсь поверить, господин штурмбаннфюрер. Но если господин Хорн попытается предать вас…

– Я ведь уже дал слово дворянина и офицера, – почти взмолился Хорн, уже уверовавший в то, что может спастись. – В таком случае повторите все, что нафантазировали себе по оду пиратского рейдирования в водах Атлантики и Индийского океана. С этой минуты опасаться своих планов вам уже нечего.

Штубер понимал, что ничего нового он не услышит, однако рассказ Хорна должен был помочь самому лейтенанту вернуться в стихию его пиратской романтики. Барон слушал его, не перебивая; у Хорна, наверное, еще не было столь внимательного слушателя его пиратских бредней, нежели этот СС-диверсант.

– Вот что я вам говорил, Гольвег?! – театрально восхитился Штубер. – Я ведь с самого начала утверждал, что в плане этого

парня что-то есть. Но тогда у меня еще не было приказа на создание подобной диверсионной – будем называть ее так, чтобы не употреблять термин «пиратской» – стаи.

– А теперь вы этого приказа добились.

– Из чего следует, что замыслы этого офицера приобретают свое морское воплощение. Не возражаете; капитан-лейтенант Штанге?

– Теперь, конечно, нет. С какой стати. Есть приказ. Вам даны широчайшие полномочия. База «Латинос» и все субмарины, которые вы сочтете необходимым объединить в диверсионную стаю, поступают в ваше распоряжение. Какие тут могут быть возражения?

Поэтому, исходя из моих полномочий, а также из тех особых новых условий, в которых мы оказались, издаю приказы. Первый – устный и секретный: исполнение смертного приговора в отношении Иохана Хорна приостановить, вплоть до совершения им еще очередного войнского преступления, которого он, уверен, больше не совершит. Я верно вас понял, Хорн?

– Не совершу, господин щтурмбаннфюрер, – подергал шеей старший офицер субмарины, словно и в самом деле освобождал ее из петли. – Слово чести!

– Приказ второй, письменный… Восстановить Иохана Хорна в офицерском чине обер-лейтенанта цур зее.

– Простите, господин штурмбаннфюрер, у меня был чин лейтенанта.

– Он прав: лейтенанта, – подтвердил Штанге.

– Но я намерен назначить этого офицера командиром большой субмарины, «дойной коровы», нашей плавучей базы, – вежливо объяснил ему Штубер. – Несолидно оставлять его в чине лейтенанта.

– Как вы решите, – развел руками Штанге. – Значит, мы восстанавливаем вас, господин Хорн, в чине лейтенанта и присваиваем очередной чин – обер-лейтенанта. О чем будет уведомлен штаб кригсмарине. Сообщение об этом поступит вместе с рапортом об аресте командира субмарины «Черный призрак» и о назначении командиром вас, обер-лейтенант Хорн. А до этого времени вы по-прежнему выполняете обязанности старшего офицера «Колумбуса»,

– Повезло же тебе, парень, – пробубнил Хорну на ухо Зебольд.

– Оставьте Хорна в покое, Зебольд! – прикрикнул на него Штубер. – Хватит того, мой вечный фельдфебель, что вы мне уши прожужжали: «Спасите этого парня! Жалко Хорна, все-таки свой, боевой парень!»

Хорн удивленно оглянулся на своего недавнего мучителя и увидел, как тот, почти по-мальчишески зардевшись, растерянно пожал плечами дескать, «извини, помогал, как мог!» Порой Хорну и самому казалось, что в том, что с ним и вокруг него происходит на субмарине, есть некий налет условности, "нереальности, какой-то театрализованности.

Но ему и в голову не могло прийти, что эти трое из СД всего лишь предстают перед ним в облике талантливых учеников Скорцени – признанного мастера подобных представлений, которые он талантливо разыгрывал и во вражеском, и в свом, германском, тылу. И что подобные представления уже давно стали основой