Владимир Чунихин - Рихард Зорге - заметки на полях легенды

Во всём этом есть ещё один интересный момент.

Ссылка на документ говорит только о том, что представленный отрывок взят из "Справки на резидентуру" от сентября 1937 года.

Очень похоже, что справка эта была направлена на имя нового начальника РУ Гендина. И, судя по всему, дальше него не пошла.

Причина, по которой я прихожу к этому выводу, хочу затронуть в следующей главе. Там нам придётся подробнее познакомиться с этим начальником Разведывательного управления.

Единственно хочу заметить по этому поводу следующее.

Помните эпизод, когда шанхайский резидент "Абрам" передал в Москву политический донос "беспартийного курьера" на Зорге?

Так вот. Обратите внимание, что никаких оргвыводов к Рихарду Зорге по этому поводу сделано не было.

Почему?

Многократно повторённый довод, что Сталин считал Рихарда Зорге двурушником (и одновременно незаменимым работником), я думаю, надо оставить тем, кто не слышал о сталинском "Незаменимых у нас нет".

Тогда в чём же дело?

Думаю, ответ будет таким.

Доносы в сталинском обществе были явлением рядовым. И настолько широким, что если бы чекисты верили всем им безоговорочно, страна осталась бы без населения.

Поэтому здесь необходимо чётко разделять два вопроса.

Один, это то, что стучали на человека. Второй, это то, как относились к этим доносам те, кому они были направлены.

Исчерпывающим подтверждением этих слов, по-моему, является то место из опубликованной А. Фесюном "Справки Сироткина" 1964 года, где последний, комментируя, в частности, этот донос курьера, в недоумении отмечает:

"… Странно, но эта неустойчивость политических взглядов "Рамзая" не нашла отражения в его характеристиках, содержащихся в многочисленных "справках на резидентуру…"

Замечу, кстати, что Сироткин вовсе не являлся историком. Это был старый кадровый сотрудник военной разведки, получивший волею случая доступ ко всем архивным документам, связанным с "делом Зорге". И большую часть которых он, естественно, в своей справке не отразил. Да и сами цитируемые им документы пестрят красноречивыми пропусками такого типа - ‹…›.

Ведь в его Справку вошла только одна справка на резидентуру. Та самая, номер 39, о которой сейчас идёт речь.

При этом надо иметь в виду, что сам А. Фесюн получил возможность работать только с документами "Комиссии Косицына". Оттуда он и взял эту единственную "справку на резидентуру", приведённую Сироткиным.

Ко всем остальным архивным документам военной разведки А.Фесюн, естественно, допуска не имел. Поскольку, в отличие от сотрудников "Комиссии Косицына", не имел поручения от лица, рангом равного Н.С. Хрущёву.

Но Сироткин, в отличие от Фесюна, видел все документы по делу Зорге. И те, что вошли в итоговый документ комисссии. И те, что там не фигурировали.

При этом, самое время заметить, что поручение Хрущева должно было, конечно же, задать определённую тональность отбираемым документам. Поскольку к тому времени уже прозвучала во всеуслышание, со страниц "Правды", политическая установка - считать Зорге жертвой Сталина. Соответственно, для членов комиссии - искать в архивах подтверждение этому утверждению.

Одним из таких подтверждений явилась "Справка на резидентуру" от сентября 1937 года.

Однако, отдадим должное и Сироткину, написавшему об остальных справках, и Фесюну, опубликовавшему его слова. Слова о том, что подозрения в адрес Зорге, красочно расцвеченные к сегодняшнему дню историками и публицистами, совершенно не отражены в его характеристиках, содержащихся в МНОГОЧИСЛЕННЫХ "справках на резидентуру".

Но, может быть, такие конкретные обвинения имелись в адрес Рихарда Зорге у НКВД?

Вот, например, на такое обстоятельство осторожно указывает А. Фесюн:

"…Все предыдущие "Дорогие Директора" были расстреляны; а от двоих из них (Берзина и Урицкого) он лично получал задания. Таким образом, налицо была связь с врагами народа (кстати, среди его друзей этой категории можно назвать и К. М. Римма[2], соратника по китайскому периоду, расстрелянного в 1938 году, и Льва Боровича[3] - резидента ГРУ в Шанхае с псевдонимом Алекс, через которого в Москву шли от Зорге многие материалы, расстрелянного в 1937 году, и, наверняка, многих других, включая О. Пятницкого, шефа международного отдела Коминтерна), что, как можно себе представить, не могло не наводить бдительных людей в НКВД, да и в самом ГРУ, на определенные мысли…"

Может быть.

Мы с вами этого пока что точно не знаем.

Здесь, однако, по моему, самое время привести слова самого Рихарда Зорге, приведённые в "Тюремных записках" по этому поводу:

"…Москва полностью доверяла политическому чутью и политической сознательности моей разведгруппы…"

Можно, конечно, вслед зоргеведам снисходительно заметить здесь, что сам Зорге на следствии всячески преукрашал действительность, чтобы набить себе цену в глазах японских следователей.

А можно заметить, что эти, и им подобные слова, в конце концов, и явились во многом основанием к его смертному приговору. Между тем, совсем другие слова, которые говорил на следствии Клаузен, позволили сохранить тому жизнь.

Зоргеведам, рассуждающим по этому поводу, очень трудно понять одну простую истину. Люди, оказавшиеся в положении Зорге или Клаузена, в первую очередь должны думать о спасении своей жизни. И уже потом, если первое удалось - и прочих вкусностях. Вроде возвращения домой.

Для меня, например, слова Зорге вполне убедительны. Хотя бы потому, что здесь же он вполне откровенно подкрепляет их примерами. Нет, как раз не теми примерами, когда Москва была довольна его информацией. Наиболее весомо он подкрепляет их теми случаями, когда Москва не вполне верила его донесениям. Вот что он сам сообщил о недоверии к себе Москвы.

Не ищите, кстати. В отношении подготовки Германии к нападению на СССР здесь ничего не будет:

"…При этом мы должны были помнить о чувстве недоверия в Советском Союзе в отношении Японии. А именно, Советский Союз, видя возрастающую роль японских военных кругов и их внешнеполитический курс после Маньчжурского инцидента, начал испытывать серьезные опасения, что Япония планирует напасть на СССР. Это чувство подозрительности было настолько сильным, что сколько бы я ни посылал противоположных версий, московские власти никогда полностью не разделяли их, особенно во время боев на Халхин-Голе и в период крупномасштабной мобилизации японской армии летом 1941 года…"

Да, все правильно.

Здесь советское правительство и должно было исходить из худшего. Быть одержимым своего рода (и в положительном смысле) этакой паранойей.

А донесения Зорге должны были эту паранойю развеивать.

Поэтому расслаблять свою ценную резидентуру за границей руководство разведки не должно было ни в коем случае.