Владилен Машковцев - Время красного дракона

Фроська наполнила из графина стакан холодной водой и выплеснула его резко, с обезьяньей ужимкой, в лицо Порошина.

— Ты что, дура, рехнулась? — недоумевал он, утираясь углом больничной простыни, пропечатанной регистрационными штампами.

— Я огнь погасила! — ернически скривилась Фроська.

— Какой огнь?

— Черный!

В дверь палаты стукнули интеллигентно, трижды.

— Наверно, Гейнеман с Трубочистом, — встал с кровати Порошин.

— Входите, господа-товарищи, — оправила подол юбки Фроська.

В палату вошел Трубочист с детской игрушкой-куклой, у которой была оторвана голова.

— Я ухожу! До встречи при луне! — выскользнула за дверь Фроська. Порошин очистил апельсин, разломил его на дольки, бросил небрежно в треснувшее голубое блюдце на тумбе, посмотрел на куклу:

— Что это означает?

— Голову кукле оторвали при обыске...

— Что могло быть в голове куклы?

Трубочист жил в одной квартире с Гейнеманом. Многим было странно видеть, что освободившийся заключенный поселился у начальника колонии. Но ведь и директор завода Завенягин пригрел в своем особняке бывшего зэка Боголюбова. Впрочем, Трубочист не походил на тех, кто побывал в концлагере. Одет он был изысканно, элегантно: голубые полуботинки из крокодиловой кожи, светло-голубой костюм изящного покроя, ослепительно снежная манишка с бабочкой синего цвета — в белую горошину. Изможденное лицо его помолодело, орлиный нос возгорделивился, а седые волосы создавали эффект значительности.

— Ты похож на профессора, Трубочист, — сказал Порошин, чтобы не уточнять, где, когда и при каком обыске отделена голова у куклы.

И очень уж кукла походила на Фроську, неприятно было видеть ее оторванную голову. А Трубочист, будто издевался над Порошиным, как бы накаркивал что-то провидчески, перебрасывая из ладони в ладонь рыжеволосую голову куклы.

— Я и есть профессор, — выдержав паузу, ответил Трубочист.

— Как вдруг так?

— Не вдруг, у себя на родине я преподавал довольно сложный предмет.

— Какой?

— Интегральные функции вероятности в экстраполяции биологических полей.

— На какой родине, дорогой Трубочист, ты преподавал этот предмет?

— На планете Танаит.

— Извини, я запамятовал, что ты считаешь себя Пришельцем из астромира, из космоса, с другой звезды.

— Я не считаю, Аркадий Иванович, а так оно и есть!

— Чем это можно доказать, удостоверить?

— Очень многим.

— Конкретно, Трубочист.

— Я могу перемещаться во времени.

— А другого человека ты можешь взять с собой?

— Могу, но не вас, Аркадий Иванович.

— Так-то мне, Трубочист, любой псих может заявить, будто он прилетел с Альфа-Центавры.

— На планетах Альфа-Центавры нет существа, подобного человеку. И земная атмосфера не подходит для них. Они прилетают к вам в скафандрах. А жители Танаит в биологической модели эквиваленты землянам.

— Значит, танаитяне смертны?

— Не совсем так. Мы можем оставить оболочку, тело и улететь по любой координате: в прошлое, в будущее. При выполнении своей миссии мы возвращаемся на планету Танаит.

— А у нас на земле имеются такие индивиды, которые способны перемещаться во времени? Скажем, взял и перелетел в 1612 год, во времена смуты? Или к Петру Великому — на царский пир!

— Из каждых десяти миллионов одна личность способна на это.

— А в будущее летают?

— Нет, ни один человек на земле никогда не сможет побывать в будущем. Но у вас на земном шаре загадок и чудес больше, чем у нас.

— Что у нас есть загадочное?

— Ваши колдуны и колдуньи.

— Я, милый мой Трубочист, не встречал в жизни ни одного колдуна, ни одной колдуньи.

— Но ваша Фрося — колдунья.

— В лирическом плане — волшебница.

— Она колдунья!

— Твои сказки, Трубочист, наивны. Я материалист. Материя — первична!

— Материя не может быть первичной.

— По-твоему, первичен дух?

— Дух тоже не первичен.

— Ты дуалист? Но до тебя, Трубочист, были Декарт и Кант.

— Ваши великие дуалисты Декарт и Кант были ближе к истине, чем Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Ленин — вообще не философ, он — примитивен.

— Ты можешь, Трубочист, доказать мне, что материя не первична? И не философским словоблудием, а одним кратким примером? И четкой пирамидой логики!

— Пожалуйста! Способность атома железа присоединять к себе два или три атома кислорода у вас называется валентностью. И это свойство материи не вторично. Частица и поле единовременны. А поле как возможность соединения — не материя, а запрограммированность. Без этого в мире господствовал бы хаос, не было бы и жизни. Сознание — не вторично, это всего лишь результат запрограммированных соединений.

— С этим можно и согласиться.

— Но при этом рушится постулат о первичности материи.

— Черт с ним!

— Сознание и речь — не высшая ступень бытия. Высшая категория — дух, душа. Сознание является частью духа, его ничтожной долей. А душа — это и ощущение тела, и причастность к вечности, и вера, и энергетический сгусток, способный отделяться от оболочки.

— По-моему, я уже и раньше соглашался с этим...

— Люди часто теряют и губят свои души. Души с вашей планеты похищаются обитателями Черной звезды. Они транспортируют их по своей астротрубе десятками и сотнями тысяч.

— Для чего им нужны наши души?

— Каждая душа состоит примерно из восемнадцати миллиардов бионов. Обитатели Черной звезды не воспроизводят сами эти частицы. И они давно бы погибли, вымерли — без подпитки вашими бионами. Мы, танаитяне, прилетели к вам, чтобы предупредить вас об опасности. Бесы с Черной звезды всесильны только над душами, которые не защищены верой, опалены черным огнем зависти, братоубийства, ненависти, лжи...

Порошин рассмеялся:

— Ха-ха! Не так уж ты и загадочен, Трубочист! Может быть, материя не первична. Ты меня давно в этом убедил. Но человек и не живет этой проблемой. Согласен и в том, что дух выше сознания. Еще раз подтверждаю: вполне можно представить душу энергетическим сгустком, способным отделиться от тела. Но ведь все остальное у тебя — нечто среднее между ахинеей и околонаучной фантастикой. И не так уж безобидно все это звучит. Черный огонь зависти, братоубийства, безбожия разжигают, разумеется, коммунисты. Нет, родной мой Трубочист, не зря тебя пытались уморить в концлагере. Ты изощренный антисоветчик, контра. И напрасно ты рядишься в одежды чудака, фантазера, полупомешанного.

Трубочист съехидничал:

— Вы советуете мне, Аркадий Иванович, явиться в НКВД с повинной?

— Я советую тебе, Трубочист, ни с кем не говорить на эти темы. Тебя ведь схватят и расстреляют. А мне тебя жалко. Есть в тебе что-то интересное, притягательное. И нельзя тебе квартировать у Гейнемана. Мишку за связь с тобой могут замести. Ты уж пожалей моего товарища.