Владилен Машковцев - Время красного дракона

В дверях мастерской появился сержант Калганов:

— Гражданка Коровина, прошу на выход.

Леночка стояла, не двигаясь, не понимая, что происходит, смотрела на свою преподавательницу института Жулешкову, будто ожидала от нее сочувствия и защиты. Жулешкова демонстративно отвернулась от Леночки, заговорила о чем-то с Лещинской. Разенков и Попик вывели Лену Коровину из мастерской, передав ее сержанту Калганову.

— Есть предложение продолжить обсуждение скульптур Мухиной, — сказал секретарь горкома партии. — Кто желает выступить?

Всплеснулась белая, музыкальная рука Жулешковой:

— Я скажу несколько слов. Концепция композиции ортодоксальна. Но обострите внимание на Трубочисте. Партина Ухватова обратила свой взгляд на буржуазность шляпы. Подход к искусству в данном случае упрощенный. Не в шляпе дело. Суть в женской голове, которую он держит на ладони. Это не голова, а декадентская бомба под социалистический реализм.

Татьяничева и доктор Функ пытались вступить в полемику, но секретарь горкома партии не дал им выступить:

— Поступило предложение прекратить прения и уничтожить гипсовую лепню немедленно, разбить кувалдами. Кто — за? Кто — против? Против два голоса.

Берман взял кувалду из рук подсобника Разенкова и шагнул к фигуре Трубочиста. Он помедлил чуточку, раздумывая — в какое место ударить. Низкорослый, толстенький, короткорукий — он бы не дотянулся до шляпы-цилиндра. Трубочист был высок, протягивал Берману ладонь с головой Веры. Функ подумал, что кувалда стукнет в первую очередь по девочке. Доктор быстро и проворно подскочил к приговоренной к разрушению гипсовой композиции, схватил ребенка, оторвав его от фанерного постамента.

— Пусть возьмет, — разрешительно махнул рукой Коробов.

Функ отошел, держа на руках гипсовую Дуню-колдунью. Мартышка-Лещинская размышляла вслух:

— У горкомовской буфетчицы ведь нет никакой дочки. Она выдумана.

Секретарь горкома партии взмахнул кувалдой коротко, от своего лба, ударил по голове Веры. Коробов вышел из мастерской, бросив своим помощникам:

— Скульпторшу из гостиницы выгнать, она нам больше не нужна.

А в мастерской кричали, толкались. Многим хотелось ухватить кувалду, ударить по какой-нибудь скульптуре. Наиболее неистовыми разрушительницами оказались Партина Ухватова, Жулешкова, Лещинская. Они раскрошили гипсовую Фроську на мелкие куски, топтали ее ногами, не жалея туфли. Прокурор Соронин и Придорогин до таких страстей не опускались. Они переглядывались, наслаждаясь патриотическим буйством провинциальной интеллигенции.

Вера Игнатьевна Мухина сидела в это время в мастерской на низком березовом чурбаке с закрытыми глазами, обхватив голову руками. Дикая фантасмагория казалась ей каким-то ужасным сном, бесовством. Она ждала, когда Берман подойдет к ней и ударит кувалдой. Придорогин начал выпроваживать членов комиссии и посетителей:

— Прошу всех покинуть помещение. Останутся для составления протокола только Шмель, Разенков и Ухватова.

Когда лишние разошлись, в мастерской появился лейтенант Бурдин:

— Извините, Вера Игнатьевна, но мы должны произвести обыск. Вы не обижайтесь. Обыск — для формальности.

— Не дипломатничай, Бурдин! — поправил лейтенанта начальник милиции. — Скажи прямо: гражданка Мухина, к нам поступил сигнал, будто вы занимаетесь контрреволюцией, рисуя вождей нехорошими животными — крысами, кошками, собаками. Наш осведомитель мог што-то напутать, академий он не заканчивал. А мы на сигнал должны отреагировать, проверить.

— Да, да, пожалуйста, проверьте, — смотрела Мухина в одну точку.

— Ежли осведомитель соврал, я ему дам по морде при вас, — пообещал Придорогин.

— А к разгрому ваших скульптур мы не имеем никакого отношения, Вера Игнатьевна, — поклонился вежливо прокурор Соронин.

Обыска в сущности не было. Лейтенант госбезопасности пошарил небрежно по углам, затем подошел уверенно к стопе картонных листов, извлек из-под него фибровый чемоданчик. Придорогин не сводил глаз с удрученной скульпторши. Она вроде бы не изменила своего поведения.

— Чемодан ваш, гражданка Мухина?

— Да, разумеется, мой. Замка на нем нет, он открывается свободно.

Бурдин поставил чемоданчик на стол, поднял крышку, начал перебирать бумаги, эскизы, рисунки. На самом дне лежал ополовиненный лист ватмана с рисунком, который привел всех в оцепенение...

— Ленин котом нарисован! С хвостом, с когтями! — воскликнула в ужасе Партина Ухватова.

Придорогин выхватил из кобуры револьвер:

— Сволочь! Я тебя без суда и следствия расстреляю!

Начальник НКВД ткнул Мухину дулом в лоб и нажал на спусковой крючок. Выстрел прогремел в помещении — оглушительно. Но прокурор Соронин успел толкнуть руку Придорогина вверх. Вера Игнатьевна осталась живой. Но на выстрел она не среагировала, как бы и не слышала его, не заметила, все так же смотрела в одну далекую точку.

— Нельзя! Все должно быть по закону, — отодвинул прокурор Придорогина. — И требуется допросить, провести следствие, выявить сообщников.

— Дайте мне наган, я ее расстреляю! — рвалась к действию и Партина Ухватова, возмущенная глумлением над вождем мирового пролетариата.

Шмель произнес свою жизненно важную фразу:

— Социализм овладел умами миллионов людей, и он непобедим!

И увлажненно поблескивали глаза заведующего вошебойкой имени Розы Люксембург. Он искренне ощущал себя выразителем многомиллионного советского народа — рабочих, крестьян, интеллигенции. Бурдин рассматривал рисунок с любопытством: восемь мелких фигурок с хвостами мышей. Вверху — три. Одна из верхних фигурок походила на Маркса. Под рисунком текст, который прочитать было невозможно. Три верхние мыши с человеческими головками сидели на какой-то балке-матице. А в центре, крупным планом, было изображено тело жирного по-тигриному полосатого кота с головой Ленина. Могучий кот держался правой лапой за балку-матицу, как бы висел на лапе. На кошачье-тигрином хвосте вождя мирового пролетариата сидел какой-то суслик в одесской шляпе-плоскодонке. Вообще-то кот был довольно симпатичным, с олицетворением силы, здоровья, хищного духа.

— Какое кощунство! Гнуснейшее оскорбление Владимира Ильича! Я не вынесу! — заламывала руки Ухватова.

— Там изображен крысой и Маркс, — выглядывал Шмель из-за плеча Разенкова.

— Вроде не Маркс, — засомневался прокурор.

— Маркс! — утвердил Придорогин.

— Маркс показан крысой! — расплакалась Ухватова.

— Ваш рисунок, гражданка Мухина? — строго спросил Бурдин, составляя протокол допроса.

— Мой, — кивнула головой Вера Игнатьевна.

— Прошу подписаться под актом об изъятии данного вещественного доказательства.