Дмитрий Дашко - Исправленному - верить

Жизнь шпика быстро приелась. Однообразная, утомительно-сидячая, с короткими перекусами в сухомятку и в постоянном напряжении, 'а вдруг заметят!?'. Но больше всего угнетало другое. Две вещи стали прямо таки мучительно-навязчивыми, дошло до того, что стали сниться кошмары. Вокруг меня жила и не подозревала о скорой катастрофе огромная и прекрасная страна. Моя родина. Которую, как оказалось, я очень люблю. И вот смотреть на нее, на эти улицы и набережные, полные прохожих, на купола храмов и флагштоки кораблей было почти невыносимо больно, ведь я-то знал, что предстоит стране уже через восемь лет.

Вторым источником переживаний стала тема предстоящих убийств и насилий. Я не пай-девочка, но становиться киллером, пусть и с высокими помыслами... тяжело. Я понимаю деятелей черносотенного движения, которые только грозились всей этой революционной когорте страшным народным гневом и так толком ничего не предприняли в итоге. Для православного человека, а в массе своей черносотенцы - глубоко верующие христиане, один митрополит Антоний Храповицкий чего стоит, загубить человеческую душу - худший смертный грех.

Сам я, хоть и крещеный, но в вере слаб, да и времена у нас, в начале двадцать первого (я пока не причислял себя к началу двадцатого, этакий путешественник, слишком уж многое, тотально многое отличалось в духе вековой границы). Поэтому закалка и некая готовность к действию сидят во мне плотно. Хорошо ли это - не уверен, ведь в итоге я собираюсь бороться с врагом его же оружием, сам уподобляясь дракону из сказки. И как уберечься? Я непрестанно думал об этом и не находил ответ.

Все эти мысли в совокупности с плохим питанием доконали меня окончательно. Однажды ночью, после очередного сонного кошмара, я подскочил на кровати и внезапно понял - так дальше нельзя, мозг сгорит. Решение пришло сразу и бесповоротно. Я решил стать на время тенью. Жить внутренне строго, не вступая в отношения с женщинами и, тем более, не создавая семью, не накапливать богатства и не иметь собственности, посвятить всю жизнь свою спасению Отчизны. И если таки эта священная цель в итоге сбудется, то потом, возможно, я сниму с себя этот обет. Так сказать, выйду из затвора.

На душе чуток полегчало. Не отпустило совсем, но... поразмыслив, понял, что своим решением соединил себя с этой, царской Россией незримыми узами, которые только сам и в силах разорвать. Я подошел к окну и долго смотрел на серую Неву, прислонившись горячим лбом к стеклу. Окончательно придя в себя, выпил воды и улегся спать. И с того дня кошмары отступили.

'Брать' графа в Санкт-Петербурге представлялось весьма рискованным занятием. Гораздо практичней провернуть задуманное в случае выезда его светлости в московскую усадьбу Отрадное.

Орлов-Давыдов был женат на некой баронессе де Стааль, с которой впрочем, жил раздельно. Уже несколько лет она к их общему удовольствию проживала в Баден-Бадене. Значит, ночью граф будет спать в одиночестве.

Проведя разведку окрестностей усадьбы, я остановился на наиболее рациональном варианте. Граф недавно приобрел роскошный автомобиль и теперь с ветерком на нем катался, правда, сам не управлял, наняв для этого шофера.

Вот на этом факте я и сконцентрировался. Ездил граф на из изготовленном в Англии Роллс-Ройсе 'Серебряный призрак'. Машина оправдывала свое название: кузов целиком окрашен серебряной краской, а шумы от хода и работы мотора снижены до неприлично низкого для того времени уровня.

Водителем у графа работал иностранец, англичанин. Обряженный в сплошную кожу, в фуражке с лакированным козырьком, перчатках с крагами, белом шелковом кашне и в пылевых очках, он выглядел каким-то роботом-придатком к машине, а не человеком.

Орлов часто отправлял водителя с различными поручениями в Москву, что я не преминул отметить. Граф был педантичен, и командировки шофёра совершались в одни и те же дни, в строго определённое время. Это было мне на руку.

Дождавшись, когда англичанин в очередной раз выедет в столицу, устроил ему простейшую засаду: повалил на дорогу тонкое деревце, четко сознавая, что водитель не рискнет оцарапать радиатор и кузов дорогущего авто.

Сам же в самодельном аналоге 'лешего' засел с пистолетом в паре метров от обочины, укрывшись под раскидистым кустом.

Другие по этой дороге, которая вела от имения к основному 'шоссе', не ездили. Я мог не волноваться слишком раннего разоблачения или того, что в засаду угодит не тот, кто мне нужен.

Издалека показалось облако пыли. Англичанин любил быструю езду и, оставшись один, гонял как сумасшедший. С боязливым графом ему приходилось перемещаться плавно и осторожно.

Я испугался, что шофёр не заменит препятствие и протаранит его на большой скорости. Тогда он может остановиться слишком далеко или вообще укатит. Придётся начинать подготовку заново, вряд ли трюк с упавшим деревом прокатит ещё раз. Англичанин не дурак и быстро смекнёт, что здесь что-то не так.

Сегодня мне повезло. Водитель остановил 'призрака' и, не заглушив двигатель, пошел к деревцу (я специально сломал ствол так, чтобы со стороны это выглядело как случайность - никаких следов топора или пилы).

Англичанин покрутил головой, возмущённо поцокал языком, огляделся и, не увидев никого поблизости, осознал, что проблему придётся решать без посторонней помощи. Я сжался как пружина, приготовился к прыжку.

Сбрасывая ствол на обочину, водитель повернулся ко мне спиной. Наверное, он все же что-то почуял, и начал поворачивать голову, но не успел. Набросив на шею гитарную струну с удобно прикрученными ручками, четко по-деловому, как будто всю жизнь этим занимался, я стал душить его, пока он не потерял сознание.

Затем дотащил до машины бесчувственное тело, запихал на заднее сиденье и, усевшись за руль, бодро съехал на проселок в ближайшую густую рощицу. Там быстро стянул с англичанина одежду и обувь, а самого связал и сбросил в овраг, не забыв о кляпе. Уверен, до завтра англичанин точно не очнётся, а, очнувшись, попотеет над освобождением.

Среди вещей мужичка обнаружился револьвер, не удивлюсь, если шофёр ещё и служил телохранителем. Впрочем, оружие могло понадобиться и для самообороны.

Револьвер я выкидывать не стал, решив использовать по прямому назначению, обратив против графа.

Переодевшись, подкатил к главному крыльцу усадьбы и, заглушив мотор, стал терпеливо ждать 'хозяина'.

Ко мне никто не подходил. Англичанин по-русски не говорил и держался крайне чопорно. Ни разу не видел, чтобы он с кем-то общался. Даже ел он отдельно от прислуги, видимо, причисляя себя к некой элите. Что ж, теперь ему компанию составляют муравьи и прочие букарахи.

Как и думал, долго ждать не пришлось. Граф выезжал в столицу как по расписанию: ближе к вечеру, предпочитая проводить время в городе. Так и сегодня.