Митрополит Вениамин (Федченков) - О вере, неверии и сомнении

Сначала неопытному ценителю может показаться, будто непонятное стало понятнее. Но на самом деле это лишь поверхностное утешение. Предмет по сути своей остается столько же таинственным, как и был, – как показало выше на сравнениях “Отца”, “Сына”, “рождения”, “исхождения”. Так и должно быть!

Почему? Не только в силу абсолютной непостижимости Божественных вещей, но и в силу единичности всякого вообще бытия, неповторимости его. Всякая вещь единственна, абсолютна и, как таковая, не переводима ни на что иное, ни на какое другое бытие; и никаким сравнением, никаким иным словом не выразима, не объяснима.

Но все же сравнения не бесполезны для новоначальных; для сознательных же верующих в этом уже нет нужды. Начальным же эти сравнения помогают, собственно, не уяснить самый вопрос, а только устраняют мнимые препятствия и тем облегчают принятие непостижимых предметов. А облегчение это совершается таким способом: человек что-либо уже узнал или принял, как факт, хотя бы и не понимал его; и таковой предмет ему кажется несомненным. И когда он встречается с другим, еще непостижимым для него предметом, то обычно старается сблизить его с уже известным. И тогда человеку уже легче допустить бытие нового и непостижимость бытия: раз принято одно, то можно допустить и другое, подобное. Возьму несколько примеров из самой жизни. Когда в Херсонский монастырь [50]приехали для обысков и ареста представители власти, то перед трапезою начальник группы поднял со мной и другими монахами вопросы о вере.

– Посмотришь на вас, – говорил он, глядя на меня, – вы будто человек интеллигентный, а между тем учите народ басням.

– Каким, например? – спрашиваю.

А кругом стоят наши монахи и чины обыска.

– Вот вы учите о Троице, а говорите, что Бог один.

– Вы думаете, что это невозможно?

– Разумеется, невозможно: три не может быть один.

– Вы человек с образованием? – спрашиваю его.

– Да, я кончил реальное училище.

– В таком случае я могу указать вам на то, что не только из трех может быть одно, но даже из семи – одно.

– Что такое? – недоумевал мой совопросник.

– Вы из физики знаете, что такое белый цвет: он кажется обычно простейшим; даже мы говорим: эта стена не выкрашена, хотя и побелена. На самом же деле белый цвет – самый сложный: он состоит, как известно, из семи других цветов радуги.

Всякому известно, что если семь цветов пропустить через стеклянную призму, получится белый цвет. И наоборот, если через ту же призму пустить белый луч света, он разложится на 7 составных своих цветов.

Начальник обыска до такой степени растерялся, что ничего даже и не сказал. Что случилось с ним? Понял ли он догмат Троицы? – Никак! Принял ли? – Нисколько! Но данным сравнением из его возражения было выбито оружие недопустимости Троицы – Единицы, вследствие непостижимости такого сочетания было устранено препятствие. Как? Через сравнение с известным ему фактом сочетания семи цветов в одном. Хоть он ничуть не понимал и этой тайны природы (как и мы с вами, читатель, не понимаем ее и доселе); но самый факт ее был ему известен, – или, как ошибочно говорят, – “понятен”. А если возможно было одно, то уже легче принять и другое подобное. Впрочем, – повторю, – это легче уму неглубокому; а серьезный человек и после этого останется перед непостижимой тайной бытия – не только сверхъестественного (Троица), но и естественного (радуги).

Возьму другой пример.

Я долгое время не знал, что такое “артишоки”. Спрашиваю евших этот плод: объясните! Начинаются сравнения: вы вкушали спаржу? – Ел. – Это похоже. – Ну, вот я теперь думаю о спарже, а ни в малейшей степени не прояснил вкуса артишоков.

И сколько бы ни пытались “объяснить” мне о них, все равно, вещь остается единичной и на другой язык непереводимой. А когда я вкусил их уж сам, я “узнал”, что за вкус в артишоках. Но и после этого опыта я ни другим, ни самому себе этого вкуса и чем именно он отличается от спаржи, от шпината и т. п. (объяснить не могу). Таким образом, аналогии имеют, по существу, очень малое значение, лишь устраняя препятствие к понятию непостижимого, еще не познанного бытия. И сознательный верующий, нашедший другие пути веры, несравненно более серьезные, не будет спускаться на путь сравнений, а сошлется лишь на факт, на откровение; и притом не побоится заявить о непостижимости его. Так именно мы видим в рассказе ап. Павла о видении им “третьего неба”… Это слово “третье небо” он все же изрек, – хотя оно нам с вами совершенно непостижимо; а ему было приемлемо, ибо он это испытал. Но о дальнейшем он совершенно отказался объяснять: “не знаю – не то в теле, не то вне тела”, слышал “несказанные слова”, коих невозможно передать на человеческом языке, т. е. хотя бы сравнить с чем-нибудь известным человеку. А самый факт для него был несомненным: “знаю”, “знаю”, – повторяет он настойчиво (2 Кор. 12, 1 – 4).

Таков незначительный смысл метода аналогий: они лишь для детей кажутся умом и опытом. А так как большинство из нас еще нуждаются в словесном “молоке” (Евр. 5, 12), то употребление сравнений в религии имеет довольно широкое место.

Поэтому я нахожу небесполезным привести здесь несколько примеров: может быть, кому-нибудь они пригодятся.

Как воплотился Бог в человеке и все-таки не смешался с ним в нечто новое, третье? – Сравнение: как и душа живет в теле человека, но не смешивается с ним, однако составляется одно живое существо – человек, а не два человека, и не третий – новый.

Как мог воскреснуть Христос и воскреснуть мертвые? – Ап. Павел на это отвечает сравнением с растением, оживающим из разложившегося зерна (1 Кор. 15, 35 – 38). То же сравнение употребил и Сам Спаситель (Ин. 12, 24).

Что за новое духовное тело? – Можно указать на пример куколки, перерождающейся из червяка в порхающую бабочку.

Каким образом хлеб и вино превращаются в Тело и Кровь Христовы? – Сравнение: и всякая пища и питье каким-то таинственным процессом химического превращения делаются телом и кровью в человеке.

Как может быть бесконечность? – Сравнение: и пространство кажется нам бесконечным.

И так далее. При небольшом напряжении можно всегда найти что-нибудь похожее. Тем более, что человек есть некий образ Божий; а потому и сравнения между Богом и нами имеют некоторое основание в самом подобии нашем.

Такова еще новая польза “ума”. Вера от этого не становится “разумною”; но ее уже легче принимать робкому уму человека, еще не понявшего пути превосходства тайн перед всякими “разумными” соображениями.

З) Естественные доводы рассудка в пользу веры.

Иногда и мне казалось, что уму вовсе уж нет места в области веры. И это – строго говоря – так. Но в вере рядом с областью вещей сверхъестественных есть еще область естественного порядка, тесно с ним связанного. И тут есть великое место и естественным путям познания, которые содействуют принятию потом и сверхъестественного бытия.